вход |
 |
 |
Аркадий Попов
Втр, 01/23/2024 - 00:14 — root
23.01.2024
АРКАДИЙ ПОПОВ, выпускник 1972 года кафедры экономической географии СССР, один из создателей знаменитых факультетских эпопеоз, автор любимых на геофаке песен и талантливый поэт.
СТИШКИ, СОХРАНИВШИЕСЯ В ПАМЯТИ
ИЛИ В ЧЕРНОВИКАХ И НЕ СТАВШИЕ
НИ СПИЧАМИ, НИ ПЕСЕНКАМИ
***
НОЧЬЮ В ХОЛЛЕ ОБЩЕЖИТИЯ
Поник хвостатой трубкой телефон,
Накрыв собой шумы и разговоры.
Единственный под потолком плафон —
Единственное око коридора.
В углу темно, диван давно уснул,
В окно — огни, болотисто и тинно.
И можно ноги положить на стул
И замереть уютно и пустынно.
И только слушать, как течёт вода
В каких-то трубах за стеной, да ветер
Чего-то шепчет. И за всем за этим
От дня ушедшего — ни звука, ни следа.
(примерно 1970-71 гг.)
***
УЛИЦА ГРАНОВСКОГО
Не доходя до Военторга —
Свернуть направо, в глушь московскую.
То будет улица восторга,
То будет улица Грановского.
Всего в каких-то трёх шагах —
Охотный Ряд, метро, движение,
А тут — дома дворцов блаженнее
В непуганых стоят снегах.
Вглубь камня уходящий путь
Закрыт на все глаза и уши,
Здесь жизнь как бы стоит по грудь
В преданиях времён минувших.
Уснувшая река, покой…
Случайная ли передышка?
Рассчитанный ли ход такой?
Нечаянно забрёл — и крышка.
И хочешь или нет — пойдёшь,
Потянешься, давясь молчаньем,
И хочешь или нет — пройдёшь
Всю улицу до окончанья.
И ждёшь, что вот из снежной были
Вдруг вырастут кареты в ряд.
Но — редкие автомобили
Собаками у крепких врат.
И ждёшь, что вот сейчас, вот только,
Чуть-чуть — и оживут дома.
Но жизнь — не синема, но сколько
Ни жди — всё тот же снег, зима.
Всё те же терема. Обычный,
Ползущий по делам своим,
Не ждущий нас народ столичный.
Не нам его судить, бог с ним.
Жизнь катится, лишь я глазею,
Как пришлый тут — чужой, не свой.
Снег падает… Ни Колизея,
Ни Лондона — Москва Москвой.
Снег, снег и снег. Прошли — забыли,
Протопали друг дружке вслед…
Есть улицы, которых нет,
Которые когда-то были.
(примерно 1970-71 гг.)
***
НОЧЬ. АВГУСТ. ЛЁЖА НА СПИНЕ
Как звон бокала в темноте,
Как блеск металла на холсте,
Где не понять, откуда свет, —
Внезапной тайной, как всегда,
Сверкнула дальняя звезда,
Скользнула, падая, — и нет.
И всё, что есть небесный свод,
Не то звенит, не то зовёт
Меня взойти на Млечный Путь.
Какой-то дьявольский карниз:
Чем выше вверх — тем ниже вниз!
Иду — и не могу свернуть.
И всё земное — стороной.
Хрустальный гравий подо мной
Мерцает в млечной колее.
И звёздной азбукой — весь мир,
И я иду — и чёрт возьми —
Не падаю в небытие!
И гулко, как в ушах круги,
Расходятся мои шаги.
Светящиеся небеса
Сливаются в слепящий круг —
Всё ярче, всё круглей! И вдруг —
Трава. Я на траве. Роса.
И тихо всё, и всё легко.
Сияют звёзды высоко:
Всё тот же свет, всё та же суть,
Что мириады лет назад.
И закрываются глаза —
Я продолжаю путь.
(примерно 1970-71 гг.)
***
НА КАЛКЕ
На Калке древность отгорожена
От пошлости, от «Гой еси» —
Здесь спят, навечно в ряд уложены,
Казнённые князья Руси.
На Калке древность не рассказана
Крестами по святым погостам —
Здесь крепкими ремнями связанных
Князей давили под помостом.
А на помосте войско дикое —
Великое дитя успеха —
Веселье выражало криками,
Их снизу отражало эхо.
И не было при том нечистого,
Неправедного — всё от бога.
Одна на этом свете истина,
Сомнений, объяснений — много…
Я ехал по дороге вечером,
Домой, за много вёрст от Калки.
Я думал, что сегодня нечего
Той казни возразить, а жалко.
Я думал, что князья казнённые,
Наверно, не святые тоже…
Я думал эту мысль бездонную,
Я думал, я всё думал… боже…
Разверзнется земля ли, небо ли —
Всё думаем: ах, как туманно!
Тогда ж ещё законов не было,
Чтоб смерть производить гуманно!
Тогда ж всё было просто — детское!
…Как, впрочем, и потом, и вечно:
Тaтaрcкaя пята простецкая
Над пропастью бесчеловечья.
(примерно 1971-72 гг.)
***
Звезда вздохнула — и упала.
И было холодно звезде
Лежать под чёрным покрывалом
На белой простыне. Везде —
Лишь снег да снег, да в отдаленье,
На небе — звёздные стада.
Что это? — Думала звезда
И вслушивалась в тьму творенья.
(примерно 1971-72 гг.)
***
ХУДОЖНИК
Он эту вот картину рисовал:
Брал в руки кисть, макал — и рисовал.
И вот, и вышло — что за красота!
Никто не знал, что́ это за овал,
Никто не знал, что́ это за цвета…
Картина — есть, а комната — пуста.
Каков он был: блондин — или брюнет?
Каким он слыл: счастливым — или нет?
Что знал, чем жил, что чувствовал? — Исчез.
Остался след. И слишком мудрено,
Впиваясь взглядом долгим в полотно,
Вникать в оттенки красящих веществ.
Остался след. А может быть, окно?
А может, виден за мазками жест,
И может, внутрь нам заглянуть дано?
Остался след, остался только след.
Нет натюрморта и пейзажа нет.
Есть линий цвет, но не автопортрет.
Есть линий штрих — как всхлип и крик протяжный…
И я стою, и комната пуста.
Пятно холста, молчанье, чистота.
Я ни черта не смыслю, но неважно:
Остался крик. А дальше — пустота.
(кажется, 1972-73 гг.)
***
О ВЕРЕ
Уж сколько лет горим на вере,
Как на костре — а всё одно:
Жрецов выталкиваем в двери —
Они влезают к нам в окно.
И что ни год — страшней над миром,
И что ни век — истошней крик:
«Не сотвори себе кумира!»
А мы творим: соблазн велик.
И то сказать: куда ж без веры?
Тебе кидают — ты лови.
Ну, что такое изуверы? —
Всего лишь рыцари любви.
У них заботы бородаты:
Заблудшего да излечи.
Ну, что такое палачи? —
Всего лишь верные солдаты.
А кроме верных палачей,
Есть палачи повыше чином.
О, это видные мужчины —
Над ними нимб и блеск лучей!
Дымы очей, громы речей,
Пучки торжественных свечей —
Всё для народа, всё — народу,
Чтобы к удобству палачей
Растить домашнюю породу.
Чтобы за храмовой стеной —
Как за спиной тюремных вышек.
Чтоб радостной брызжа слюной
Ты полз, куда укажут свыше.
Как ни крути, как взгляд ни кинь —
Всё с топором на эшафоте
Святые в плоти и без плоти
И сутенёры от святынь.
«Святые помыслы чисты!» —
Вещают ангельские своды.
Жаль только, своды те — пусты,
Об этом — годы, годы, годы…
Об этом много страшных лет,
Об этом крови водопады.
Кто уповает на лампады,
Тот для себя теряет свет.
(примерно 1972-73 гг.)
***
БАЛЛАДА О СЛУЖБЕ
Что там вдали? Барабаны стучат.
Что там на площади? Люди молчат.
Люди молчат, ни веселье, ни плач —
Тихо на площади: рубит палач.
Рубит, как рубят, как надо рубить:
Чтобы не мучить, а сразу убить.
Рубит на совесть, рубит в упор,
Неторопливо вздымая топор.
И голова от удара сплеча
Падает, катится, кровью крича,
Синие губы хватают песок,
Синее небо — наискосок.
Гром барабанов перестаёт.
Жарко. Палач платок достаёт.
Площадь колышется, люди молчат:
Такая уж служба у палача.
Служба как служба — не до смешков,
Служба есть служба, во веки веков.
А солнце к западу вниз колесом,
А солнце скрывается за горизонт,
И ночь опускается медленной тьмой.
Вымыть руки — и можно домой.
А дома как дома — жена и уют,
И ужин как ужин, и дети снуют.
А дома как дома — зарплата лежит,
Ни много ни мало, да хватит на жизнь:
На пиво, на чтиво, на мебель, на снедь,
На то, чтоб детей прокормить да одеть,
Да вывести в люди, да мало ль на что? —
Такая уж жизнь, от еды до пальто.
Такая вот жизнь — значит, так повелось.
А пикнешь, а крикнешь — гармония врозь:
Того и гляди, налетишь на забор,
Пощады не жди — попадёшь под топор.
Топор-то уж сыщется. Чей? Да ничей —
Такая уж служба у палачей.
Только к кому все эти слова?
Разве оценит их та голова,
Та, в чьих глазах застыли навек —
Небо и с топором человек?
Что ей наврёт в оправданье своё
Время, когда отсекали её?
Сколько б тогда ни бренчало мечей,
Сколько б теперь ни звучало речей,
Сколько б потом ни сияло ночей —
Всем нам не смыть с себя палачей.
(примерно 1972-73 гг.)
***
Мы отвергаем простоту,
Когда за нею не угнаться.
Мы отвергаем сложность ту,
Что не желает с нами знаться.
Но как нам всё же не вздохнуть:
Мы безнадёжно полагаем,
Что, отвергая что-нибудь,
Тем самым — и опровергаем.
(вроде бы 1973 г.)
***
О ЗВЁЗДАХ
В московском небе — пустота,
В московском небе — сизый воздух.
Как жаль, что звёздная мечта
У нас в Москве — мечта о звёздах.
Ну, что — на ёлочке звезда,
Ну, что там — звёзды на погонах?
Исконных бы вернуть сюда —
Кассиопейных, орионных…
Тут нынче праздники у нас,
Салюты, песни — всё на месте.
А очень хочется подчас
Взглянуть на вечные созвездья.
Как там Медведица с хвостом?
Всё так же свет её струится?
Как смотрит Сириус на то,
Что на земле у нас творится?
Они — не ветер в паруса,
Они нам счастия не сыщут,
Но всё же это — небеса:
Под небом в звёздах воздух чище.
Я знаю, климат городской
Мне вреден, и рецепт тут древний:
Послать мой организм плохой
На исправление в деревню.
Ну, что ж, пошлют — пройдём маршрут,
В деревне тоже жить не стыдно.
Там, правда, нас не с песней ждут,
И может, звёзд не будет видно…
А может, год-другой пройдёт —
И схлынет мгла, легко и просто?
Ведь что-то ж роет старый крот?
Протрём глаза, а в небе — звёзды.
(кажется, 1973 г.)
***
Не страшно — откатиться вниз?
Не страшно — присмиреть продажно?
Не страшно — вжиться в гниль и в слизь?
А что же — страшно?
Что, страшно заползти наверх
И вдруг понять, что это шутка —
Что кончен путь и свет померк?
Наверно, жутко.
Что низ, что верх — всё не годится,
Чтоб нам в счастливцы угодить.
Смысл ведь не в том, чтоб — находиться,
Смысл — уходить.
Всё уходить и уходить,
Без сложных па, без ложных вер,
И ждать, что будет впереди —
Искать свой верх.
И с каждым шагом рвать продажность
В кровь, в клочья, подчищая след.
Вот это — страшно?
Прочерк (нет).
(кажется, 1973 г.)
***
Всё это, всё: стволы стоящие,
Валы ревущие, зовущие миры,
Всё это — сущее, сулящее,
Все эти божии дары,
Всё, что природой нам дано от века —
Весенних гроз набег, осенних звёзд разбег —
Не стоит ерунды: могилы человека,
Ушедшего навек.
(примерно 1973 г.)
***
ВСТРЕЧА
Проходим вдоль, за кругом круг,
И застываем молча, вдруг.
Взгляд, как со старого холста,
Упрямо сжатые уста.
Так это наша тишина
В его глазах обожжена…
Так это наш, его рукой
Разрушенный, дрожит покой…
И эта страшная тюрьма —
Не наша ль жизнь, не наша ль тьма?
Не нашу ль чашу в этот час
Пришлось ему испить за нас?
А между тем — от всех щедрот,
Всех наших далей и широт
Ему — лишь каменный подвал,
Лишь клетка в яме, три на два.
Неслыханно крутой подъём…
Проходим тихо, узнаём.
(видимо, 1974 г.)
***
ВЕРНАЯ ДОРОГА
Когда над страною, пропахшей водкой,
Взлетают всё новые и новые щепочки,
Мне вспоминается тот — с бородкой
И в кепочке.
Взглядом всевидящим, мглу пробивающим,
Мудро прозрел он наш путь беспримерный:
«Верной дорогой идёте, товарищи!
Верной!»
С голоду выли, хлеб добываючи,
Волоком плыли в лагерь пещерный —
«Верной дорогой плывёте, товарищи!
Верной!»
Гнили по тундрам, по тюрьмам — давай ещё!
Пели задорно про подвиг галерный! —
«Верной дорогой гниёте, товарищи!
Верной!»
Млели в доносах, сопели в ристалищах,
Кипели в работе палачески-скверной —
«Верной дорогой кипите, товарищи!
Верной!»
Встать бы, восстать бы, да сдвинуть татарище…
Да по Лубянке, да по Шпалерной:
«Верной дорогой встаёте, товарищи?»
— Верной…
(вроде бы 1974 г.)
***
ГЕРОЙ
Герой. Оттиснуто: «Герой».
Он шёл с улыбкой к месту казни
По серой площади сквозь строй
Кричащих, сползшихся на праздник.
Бил очумело барабан,
Орали рты в блаженной муке,
Тянулись яростные руки
К лицу его, глазам, губам.
О, жертвы лакомый кусок!
О, счастья клок! Ну как не бить?
Чтоб в кровь, чтоб в землю, чтоб вдавить,
Чтоб вбить в песок!
Герой! Какая наглость — быть
Поднявшимся! Ещё в висок!
Герой! Какая радость — бить!
Не будь высок...
Все знали, что его убьют —
Сотрёт его людское войско…
Так, может быть, напрасный труд —
Всё то, что было так геройски?
Всё то, что стоило ему —
Взамен былой судьбы роскошной —
Сплошных невзгод, несчастий, мук?
Скажите, это что — так можно?
Вот — он, вот — его сердца стук,
Вот — плоть его, вот — площадь дружно
Вбивает его под каблук.
Скажите, это что — так нужно?
Не слишком ли? Не густо ль зла?
Какая, ну какая сила
Так грустно его вознесла?
Подбросила — и отпустила…
Всё кончится. Иной порой
Мы выйдем к постаменту строем,
И скажем, что вот был герой,
И даже постоим с героем.
(1974 г.)
***
ЗАБВЕНИЕ
Над землёю — забвение,
Зимней мглою разлитое.
Тишина — растворение,
Тишина — снегопад.
Не восстанут погибшие,
Не воскреснут убитые,
Палачи постаревшие
Могут тихо поспать.
Над землёю — забвение.
Только сны хороводятся.
Спят убийцы бестрепетно,
Не терзая кровать,
Потому что, наверное,
Им во сне не приходится
Никого там расстреливать,
Никого убивать.
Над землёю — забвение.
И под мёрзлыми вышками —
Ни заборов с бараками,
Ни собак, ни огней,
Только в душах оставшихся,
Только в памяти выживших
Бесконечные тянутся
Вереницы теней.
Их следы заметаются,
Засыпаются хлопьями,
Льдинок нити небесные
Стелют снежный узор.
Спит земля безмятежная
Под сугробов надгробьями.
Над землёю — забвение,
Над землёю — позор.
(январь 1975 г.)
***
СКРИПКА
Взлететь — и повиснуть, и медленно, медленно падать,
Скользить — напряжённо, бессильно, бессмысленно… Нет:
Усилие крыльев, и — выше, и — свет,
И больше, и кроме — не надо.
Играй меня, скрипка,
Играй меня, скрипка,
Спасай меня, скрипка, от бед.
Смычок, как челнок, по высоким волнам огибает
Мой низенький берег житейских невзгод и удач,
И в море открытое вышел скрипач
И, струны прижав, замирает —
Играй меня, скрипка,
Играй меня, скрипка,
Играй меня, скрипка, и плачь.
Всё выше, всё выше, всё дальше — так что же, так что же?
Вокруг — ничего, никого, только море рябит,
И я, я один к этой скрипке прибит —
Смычок проползает по коже.
Играй меня, скрипка,
Играй меня, скрипка,
Играй меня, скрипка: знобит.
Взлететь — и повиснуть. И тихо, и рушатся снасти.
Взлететь — и застыть — для чего? Для кого тогда я?
На горе, на радость, на вдох бытия,
На силу, на муку, на счастье —
Играй меня, скрипка,
Играй меня, скрипка,
Терзай меня, скрипка моя.
И бьётся в меня, и пронзает меня трепетанье,
Идущее снизу от мёртвых и вечных огней,
И руки взлетают, и звуки тесней —
Всемирная песня молчанья.
Играй меня, скрипка,
Играй меня, скрипка,
Играй меня, скрипка, над ней.
(кажется, февраль 1975)
***
Мы дошли, мы дошли, мы дошли до конца,
До конца, за которым ни труб, ни творца.
Мы дошли, мы дошли, мы дошли до побед,
До побед, от которых спасения нет.
Победили историю — смыли тропу,
Посрамили свободу — расплылись в толпу.
И не больше того, и не дальше того,
В срок умрём и уйдём — ни следа, ничего…
Мы дошли, мы дошли, мы дошли до конца.
И ни с берега вниз, и ни вон от крыльца.
(10 марта 1975)
***
СТИХИ ДЛЯ ДЕТЕЙ
О КОМИТЕТЕ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ
Кто стучится в дверь к тебе
В шляпе на широком лбе?
Это он, это он —
Наш советский КГБ!
Кто нам всем дороже мамы?
Кто на свете самый-самый
Главный в классовой борьбе? —
Наш любимый КГБ!
Если с Планом — дело глухо,
Если в Польше — заваруха,
Если в Грузии — разруха,
Всё равно: хвала судьбе!
Потому что бодрость духа
Охраняет КГБ!
Твёрдость духа, крепость духа
Сохраняет КГБ!
Что за чудо — КГБ!
Чудо-юдо КГБ!
И отсюда, и досюда,
И повсюду — КГБ!
Он везде, где вы живёте:
В поле, в школе, на работе,
В кабинете, в самолёте,
В огороде и в избе,
Даже в космоперелёте
Есть отдельный КГБ!
В каждом взводе, в каждой роте —
Непременный КГБ!
Он и в Африке порой,
Он и в Азии герой!
Потому что все народы
За него стоят горой!
Вот ей-богу: все народы
За него — сплошной горой!
Если где-то в отдаленье
Вдруг — Народное Движенье
(Или просто нападенье —
Племя на́ племя идёт):
КГБ им не даёт
Съесть друг друга без марксизма!
Их путём социализма
Он уверенно ведёт!
Без нажиму, без зажиму
В зубы нужному режиму —
Прогрессивному режиму! —
Что попросят — то даёт.
Будет правильным народ!
Будет массовым в пальбе,
Будет классовым в борьбе!
Потому что над режимом
Самый главный — КГБ!
В том и дело: над режимом
Всех главнее — КГБ!
Сколько нервов, сколько муки,
Сколько ленинской науки,
Сколько мужества в борьбе —
Быть заглавным КГБ!
Самым мудрым, самым главным,
Самым славным КГБ —
Достославным КГБ!
Если где-нибудь писатель,
Иль учёный, иль читатель
Вдруг напишет что-нибудь,
Извратив при этом суть,
КГБ так не оставит:
Всё исправит, всё поправит,
Всё ненужное убавит,
Всё хорошее добавит —
Где страницу, где чуть-чуть,
Чтобы книжку развернуть
С клеветы на верный путь!
(О партийной ли судьбе,
О спортивной ли ходьбе).
Потому что над страницей
(Тут придётся объясниться)
Самый главный — КГБ!
Вы не знали? Над страницей
Тоже главный — КГБ!
Всеисправный КГБ!
Он всегда поддержит в росте:
Пригласит охотно в гости
С разговором для души.
Не обидит, не осудит,
В морду бить тебя не будет!
Скажет: «Есть такие люди —
Продаются за гроши!
Мол, шурши! Мол, подпиши!
Выловим — и не дыши!
А кто умный, тихий будет —
Тот живи и не тужи!»
Станет радостно тебе,
Станет сладостно тебе,
Потому что над душою
Самый главный — КГБ!
Ты живёшь, а над душою —
Всей конторою большою —
Ходит плавный КГБ,
Мудрый, главный КГБ!
Но случись — во тьме ночей,
В зыбком отблеске свечей,
Внутрь тебя из-за границы
Просочится Солженицын! —
Тут уже не до речей:
КГБ найдёт ручей —
У него полно ключей!
Он не будет спать ночей,
Он откроет все страницы,
Всё пришьёт, что и не снится,
Постучится, извинится
И предложит психбольницу —
Славных кащенских врачей!
Там поплачут о тебе,
Похлопочут о тебе!
Потому что над больницей
Тоже главный — КГБ!
Вот ведь как: и над больницей
Самый главный — КГБ!
Самобытный КГБ!
Ну, а если в шум и в гам
Вдруг захочется врагам
В ЦРУ или в Сенате
Повредить нам, помешать нам —
Враг получит по рукам:
Все получат по срока́м!
Все — баптисты, адвентисты,
Солженисты, медведисты*,
Сионисты, пианисты —
Все получат по срокам:
В лагеря — и по рогам**!
Будут раденьки в Мордве***!
Будут гладеньки в Москве!
Потому что над сроками…
Ну-ка, отгадайте сами:
Кто есть главный? — КГБ!
Ну, конечно, над сроками,
Уж над чем, а над сроками
Самый главный — КГБ!
Сверхзаглавный КГБ!
Даже недруги-соседи,
Даже джентльмены и леди,
Даже волки и медведи
Уважают КГБ!
Потому что — знайте, дети,
Что на нашем белом свете,
На советском этом свете
И на всей земной планете
Самый главный — КГБ!
Самый мудрый, самый главный,
Самобытный, самоправный,
Мозгомывный, душедавный,
Сверхдержавный КГБ!
Стародавний КГБ…
Пойте, дети, ваши песни.
Пусть живётся вам чудесней,
Веселее, интересней —
Рвите лютики в траве!
Но не рвитесь за границу,
За партийную страницу,
Не стремитесь уклониться,
В нашей правде усомниться,
А не то вас злой десницей
Схватит страшный КГБ!
Очень страшный КГБ!
Очень жуткий, очень гадкий,
Очень хваткий КГБ,
Скользкий, гладкий КГБ!
И очутитесь, ребятки,
Не в постельке, не в кроватке —
В тёмной пыточной избе…
Не играйте, детки, в прятки
С КГБ.
*Рой Медведев — советский диссидент,
сторонник «демократического социализма».
**Выражение «по рогам» в советские времена
означало ссылку и поражение в правах.
***На территории Мордовской АССР находились
колонии для политзаключённых.
(весна-лето 1975)
***
Ты спроси меня, ты спроси:
Надоела ли мне земля,
Не хочу ль я уйти в моря,
В те края, где такая синь
Открывается с корабля?
Ты спроси меня, ты спроси.
Я отвечу тебе тогда,
Что, мол, ветреная вода
Не дождётся меня носить,
Ибо я и не рвусь туда.
Ты спроси меня, просто так:
Не противна ли мне безбрежность.
Я отвечу тебе: конечно,
Разве нежность — такой пустяк,
Чтоб вода заменила нежность?
Ты спроси меня, хоть сейчас:
Не мираж ли земля иная?
Я отвечу тебе: не знаю,
Никаких я не знаю глаз,
Кроме этих, моя родная.
Но спроси меня, но спроси:
Что есть грустного, что плохого?
Тяжела ли моя подкова?
Я отвечу тебе: грустить
Основания — никакого.
Ты спроси меня, всё спроси.
Где б нелёгкая нас ни носила,
И какая б ни мчала сила —
Я отвечу тебе, ты спроси!
Всё пройдёт, только б ты — спросила.
(лето 1975)
***
ОДИНОЧЕСТВО
Все мы — той ли, другой страны,
Тех ли мест, с тем ли именем-отчеством —
Ради жизни самой должны
Дорожить своим одиночеством.
Близких радуя и любя,
Рядом с ними, на расстоянии —
Уходить от самих себя
Мы не вправе и не в состоянии.
Одиночество — это пай,
Наша доля в земной юдоли.
Ты живой — так давай черпай
Из себя свою силу воли.
И чего уж там — «нету сил»,
И какое там — «неуютно»…
Кто в тоске никогда не выл —
Тот не выживет, абсолютно.
И тогда только жизнь близка
К вероятности быть счастливой,
Когда вычерпана тоска —
Аккуратно, неторопливо,
Как умеет своя рука.
Разве это — не справедливо?
(кажется, 1975)
***
АЛХИМИЯ
Наука — научает,
Искусство — искушает.
Наука — исключает,
Искусство — разрешает.
Фантазии полёт
Рассудком запрещается,
И колесо — вращается,
И человек — живёт.
Но иногда ему
В тиши уединения
Соблазн соединения
Является сквозь тьму.
И человек — погиб
Для быта, для гульбы:
Безумия изгиб —
Знамение судьбы.
И человек не спит,
Забыв еду-питьё:
Он формулой убит,
Гармонией её.
Он красоту нашёл
И ищет в ней ответ.
Сквозь абажура шёлк
На стол струится свет.
Дымит бикфордов шнур,
Всё ближе огонёк,
Всё ярче абажур,
Всё жарче нити строк.
Ещё тома пусты,
Ещё труды не изданы,
Но корчатся листы,
Не читаны, не листаны,
С проклятья наготы
Скользя в объятья истины
Принятьем красоты.
И строчек этажи —
Застывших звуков миги.
Поэмы-чертежи,
Трактаты-миражи,
Тетрадки, папки, книги…
(примерно 1975)
***
ПАРТИЯ
Под небом страны, где не «Таймс» и не «Гардиан»,
Не Лос-Анджело́с, не Мельбу́рн, не Монблан, —
Стук пешек о доску: играется партия —
Великая партия рабочих-крестьян.
Играется партия, где сходятся заживо —
Расходятся замертво, мордой в кювет,
Народная партия, где все против каждого,
Где нет посторонних и мешающих нет.
Где шах — что ни шаг, где фигурки-солдатики
Чеканят размеренные ходы,
Где матом общаются вместо грамматики,
Где фе́рзя штудируются труды.
Где смысл комбинаций немыслимой важности
Наматывают на цитаты ЦК.
На всю на Россию — чудовищной тяжести
Квадратная крашеная доска.
И скачут фигурки и в дымке теряются…
Нет только судьи, ибо кто ж тут — судья?
Ходы повторяются, поколенья сменяются —
Безвыходно длящаяся ничья.
(сентябрь-октябрь 1975)
***
СОНЕТ
Где слишком много молодечества,
Где трубы, марши и цветы,
Там слишком мало человечества —
Всё больше лошади, хвосты.
Где слишком возгласы густы —
Там слишком в силе людоведчество,
Где слишком плотное отечество —
Там слишком морды нечисты.
И я боюсь, и бойся ты,
И все, не сжёгшие мосты
К очеловеченью, кто может…
От хрипоты до дурноты,
От Африки до Воркуты —
Везде одно, одно и то же…
(октябрь 1975 г.)
***
НАЦИЯ
Если морем течёт демонстрация,
Льётся праздничное мумиё —
Это значит: единая нация
Раскрывает единство своё.
Если бурная плещет овация,
Стоном длится волнующий миг —
Это значит: великая нация
Величает великих своих.
Если громом гремит: «Провокация!»,
Если гневом пылают статьи —
Это значит: железная нация
Обнажает железки свои.
(октябрь 1975 г.)
***
СЧАСТЬЕ
Был бы майором, замполитом,
Когда б не стал космополитом,
Служил бы, партию любя,
Когда б не выперли тебя.
И вот ты — там, и можешь сметь,
И быть собой, и шляться где-то…
Какое счастье — не иметь
Ни паспорта, ни партбилета.
(октябрь 1975 г.)
***
ПОСЛЕ ПУШКИНА
Прошли сто лет и полстолетья,
Трёх революций времена,
И две войны, и шьётся третья —
Не прорастают семена.
Что не взошли, то не взошли…
Всё той же, видимо, породы
Пасутся мирные народы
На тех же пастбищах Земли.
(октябрь 1975 г.)
***
По месту жительства — прописывать,
По месту выпаса — жевать,
По месту писарства — пописывать,
По месту мысли — познавать…
По месту, милые, по месту!
Не страшно ж постареть во мгле,
Привязанными не к Земле,
А к гнёздышку в тепле, к насесту.
(30 октября 1975 г.)
***
ФИЛОСОФИЯ
Мы на субботниках не ропщем,
Шагаем в ритмах трудовых,
Поскольку каждый из живых —
Особенное во всеобщем.
Как в океане слой воды
Сам по себе и ни туды,
И ни сюды: непроходимость!
Как учат Гегеля труды —
Всё движется в необходимость.
И мы по праздникам поём,
Поскольку власть осознаём
Всеобщего над единичным.
Страшны не розги, не узда,
Страх — выпасть просто из гнезда.
И нас пасут хлыстом привычным.
(5 ноября 1975 г.)
***
ПРОСТОЙ НАРОД
Простой трудящийся народ
Шампань-коблеров не берёт —
Простой трудящийся народ
Пьёт просто водку.
И на закате ввечеру
Рифмует с ней не фуа-гру
И не зернистую икру,
А чистую селёдку.
Простой народ не чтит букет.
Не потому, что денег нет,
Не потому, что знаний нет,
Как веселиться.
Пьём не затем, чтоб быть милей,
Или смелей, иль веселей,
Не чтоб под тосты лить елей,
А чтоб напиться.
(ноябрь 1975)
***
О МИРОЗДАНИИ
Мы думали: снег тает в марте,
Лист падает до ноября…
Какое там! Узрел Пиккарди,
Что ввинчивается Земля!
Мы думали: купить портвейну,
Да мяса бы к столу найти…
Так нет же вот: взбрело Эйнштейну
Свет с массою соотнести!
Ах, музыка ума, темна ты.
Нам сущего понятий пух —
Что Гаусса координаты
Ползущему по ним клопу.
(6 ноября 1975)
***
И всё-таки, всё-таки, всё-таки нету
Ни выси полёту, ни рыси поэту.
Вся музыка мира, вся мудрость веков —
Под гусеницами броневиков.
(10 ноября 1975 г.)
***
ПРИМИТИВ
Когда заезженный мотив
Визжит весь день напропалую,
Я не ропщу, не протестую,
Я понимаю: примитив.
Когда в свирепости ретив,
Несёт начальник матерщину,
Я не хочу искать причину,
Поскольку знаю: примитив.
Когда сплочённый коллектив
Сплочённо тянется к упряжке,
Зачем справляться по бумажке,
Когда всё ясно: примитив?
Чего роптать, страны сыны?
Страшны нам бури? — Не страшны:
Есть доблести зело живучи!
Когда на мир нахлынут тучи
И нападёт всеобщий тиф,
Последним сдохнет примитив.
(ноябрь 1975)
***
ДИАЛЕКТИКА
Как это часто наблюдалось…
Взрывался мир — и всё кидалось
По сторонам. А между тем —
Куда идти? К чему стремиться?
И вырастали чьи-то лица —
На радость всем.
Слова просты, остры, как бритвы —
Как не рвануть за ними в битвы?
В бросок штыки — как взмах руки!
Шли напролом, сквозь все барьеры —
Большущей веры Робеспьеры —
Большевики!
Как сабли весело блистали,
Как лихо головы слетали —
Да здравствует простой народ!
Пусть брызжет кровь до небосвода,
Не наша ж кровь — врагов народа!
А враг — он вот!
Есть в нас бесценная идея,
Что с целью победить злодея
Злодеем побывать — не грех.
Есть логика террор принявших:
Сперва — чужих, затем — не внявших,
А там уж — всех.
И весь тот путь, как на ладони:
Чем беспардонней — тем бездонней,
Тем гибельней, чем жарче страсть.
И уплотнялось иго страха,
Над плахой воздвигалась плаха
И крепла власть.
Не по Вьетнаму, не по Чили
Мы диалектику учили.
Живём себе, жужжим, народ…
За чаем — хрипота от спора:
Нет — термидора без террора?
Или — наоборот?
(сентябрь 1975 - март 1976 г.)
***
Когда средь мяса человечьего
Возникнет кто-нибудь живой,
Его клеймят: «Антисоветчина!»
И бьют об стену головой.
И гимназисточки зелёные
Слезой не затуманят взгляд:
Досрочно жизнью умудрённые,
Бочком пройдут, прошелестят.
Зато растут рекорды лыжные,
Зато всё бегаем быстрей!
Какие мускулы подвижные,
Прыжки какие вратарей!
Наверно, в том и правда давняя,
Наверно, то и хорошо,
Что человек, по Чарльзу Дарвину,
От обезьян произошёл.
(март 1976 г.)
***
СОН
Есть сон один, наш вечный сон,
Он бесконечно отражён
Во всех мозгах, на все умы:
Нам снится, что проснулись мы.
(март 1976 г.)
***
ЧАСЫ
Усмехаются ночи в седые усы,
Опадают цветы, расцветает рассвет,
Кто-то жив, кто-то умер. И только часы
Всё идут и идут вереницею лет.
Где-то мерным песком через узкую щель,
Где-то гирей чугунной на длинных цепях —
Они падают, но чья-то властная цель
Заставляет их падать и падать опять.
А тем временем где-то идут корабли,
А тем временем где-то и кто-то живёт,
И история нашей планеты Земли
По безбрежному морю прилежно плывёт.
Сто веков позади, сто веков впереди…
Проклинают часы свою злую напасть
И всё падают, падают в каждой груди,
Понимая, что нет у них шанса упасть.
(Осень 1976)
***
Мы уважаем дураков,
Ценя в них скромность и усердье.
Мы понимаем: мир таков —
И не хотим им ранней смерти.
Пускай живут и свет не тушат,
Пусть лезут даже в хрестоматию.
Но сохрани нас, божья матерь,
От дураков, что лезут в душу.
(видимо, 1977)
***
ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ РАЗГРОМА
ПОЛЬСКОЙ «СОЛИДАРНОСТИ»
1.
Отменены: профсоюзы, собрания.
Запрещены: забастовки, воззвания,
Письма, протесты, статьи, демонстрации —
Нормализация.
Профактивисты, студенты — посажены.
Трудоконфликты — надёжно улажены.
Армия движется ровно и стройно —
В Польше спокойно.
Дикторы в форме читают инструкции:
Нужно налаживать выпуск продукции.
Дворник счищает замёрзшую кровь —
Мир и любовь.
2.
Собственно, чем же плоха диктатура?
Не обязательно гибнет культура.
Музы не гибнут, и песня струится —
Гибнут отдельные лица.
Собственно, чем не хорош коммунизм?
Дышит единый легко организм —
Тысячедушное тело
Делает нужное дело.
Собственно, чем не по нраву расстрел?
Грамотный способ ведения дел,
Если важна дисциплина —
Внятно, наглядно, недлинно.
Собственно, чем же эпоха плоха?
Властвуй, как хочешь, — и нету греха.
Гладь свой народ, хоть зубами грызя:
Вмешиваться — нельзя.
3.
Польша, зажата в мёрзлых тисках,
Польша, твой голос бьётся в висках,
Смята, распята у всех на глазах —
Польша, ты снова в слезах.
Как мы твоей восхищались судьбой,
Как мы искали ответа с тобой,
Карту сжимая до боли в суставах —
Гданьск, Катовице, Варшава!
Как мы молились на светлый проём
В существовании мёртвом своём,
Перемещая мечту за бугор —
Куронь*, Валенса**, КОС-КОР***…
Кончен ответ, закатилась заря
В ночь на тринадцатое декабря
Выползом в блиц телетайпный
Хари полиции тайной.
Лишь долетело к нам, нерв ободрав,
Эхо расстрелов, разгромов, расправ.
Жизнь и свобода — что больше?
Польша, бессильная Польша…
Что же нам делать, глотая быльё,
Кроме как тешить бессилье своё,
Кроме как стискивать зубы,
Слушая зычные трубы.
*Яцек Куронь — один из лидеров польской антикоммунистической
оппозиции в эпоху «Солидарности».
**Лех Валенса — польский рабочий-электрик, лидер «Солидарности».
***КОС-КОР (Комитет общественной самообороны и Комитет защиты рабочих) —
польская правозащитная организация в эпоху «Солидарности».
(конец декабря 1981)
***
ЯРУЗЕЛЬСКИЙ
Сомкнулись с скрежетом тиски,
Задушен Щецин, Краков.
Вот он — блестят его очки —
Палач поляков.
Те, кто под пулей умирал
В счёт «братской дружбы»,
Тебя запомнят, генерал
Жандармской службы.
И те, кто в карцере нашёл
Свою обитель,
Тебя запомнят хорошо,
«Страны спаситель».
Запомнят пыточный уют
Казённых комнат,
Борзых твоих тонтон-макут
Следы — запомнят.
И танков слаженный напор
На мерзкой вахте,
И всех расстрелянных в упор
В силезской шахте.
И злобы выхаркнутый ком
В лицо культуре:
Профе́ссора — под сапогом,
Солдата — в шкуре.
Да не обманет небеса
Великолепье
Погон сторожевого пса
С советской цепью!
Цепь — временно, шерсть — навсегда,
Навек и дольше.
Костюшки вечная звезда
Горит над Польшей.
(декабрь-январь 1981/82)
***
СТИШОК, ТАК И НЕ ПРОЧИТАННЫЙ
СО СЦЕНЫ УНИВЕРСИТЕТСКОГО ДК
Я обожаю Геофак.
И для меня с годами ясно:
Всё, чем мы жили здесь — прекрасно,
И это правда, это факт.
Я обожаю те года,
Когда мы пели и плясали.
Всё это было в этом зале,
Мы были счастливы тогда.
Я обожаю этот зал,
Влюблённый в музыку и в грацию,
Всегда готовый на овацию,
Чтоб я ни спел и ни сказал.
Я обожаю вас, друзья,
Глаз ваших ласковые блюдца.
Как грустно, что сюда вернуться
Уже нельзя.
(конец 1980-х)