Скорняков В.А.

10.05.2014

СКОРНЯКОВ ВИТАЛИЙ АНАТОЛЬЕВИЧ, выпускник 1952 г. кафедры гидрологии и гидрографии (теперь гидрологии суши)

ГЕОФАК В ПЕРВЫЕ ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ (глазами студента)

Здесь наша гавань. Это наш маяк.

Я захожу. Я не ошибся дверью.

Наш адрес: Моховая, ГЕОФАК.

(В. Максаковский)

Слова в скобках в заголовке предлагаемых воспоминаний означают, что автор не претендует на всестороннее и объективное описание жизни географического факультета МГУ, а лишь делится сохранившимися в его памяти впечатлениями, возникшими в его студенческие годы при весьма ограниченной информации о факультете в целом.

Я поступил в университет в 1947 г. Страна еще не преодолела полностью последствия войны. До начала 1948 г. существовали продовольственные карточки. Одежду продавали по ордерам, выдаваемым на предприятиях и в учебных заведениях. В течение 1-го и частично 2-го курсов я ходил в так называемом школьном костюме, который получил по ордеру еще в 8-м классе школы. А на факультетские вечера просил «напрокат» у отца его пиджак, который он по ордеру получил на своей работе. При отмене карточек резко возросли цены на товары. Так что у большей части населения уровень жизни оставался весьма низким. Пирожок в буфете стоил 3 рубля. При размере стипендии на 1-м и 2-м курсах 290 руб. далеко не всегда имелись деньги, чтобы его купить. Но дома меня всегда ждал обед. При задержке в университете после занятий можно было иногда позволить себе пообедать в столовой. В целом недоедания я не испытывал (в отличие от 1943 г., когда вернулся в Москву из эвакуации). Мне представлялось, что в первые годы моей учебы примерно в таких условиях существовало большинство студентов-москвичей. Ну а кто имел хорошо обеспеченных родителей, жил, конечно, вольготнее. Иногородние студенты, не получавшие поддержки из дома, обычно подрабатывали, кто где мог. Но не всегда могли поесть досыта. В последующие годы цены на продукты регулярно снижались, что создавало уверенность в лучшем будущем. Таковы были экономические предпосылки пребывания студентов в МГУ.

Конкурс на географический ф-т в год моего поступления составлял примерно 5 человек на место. Набор экзаменов был совсем другой, по сравнению с современным, а именно: письменная и устная литература, география, история и иностранный язык. В отношении последнего я чувствовал себя неуверенно, поэтому пришлось провести несколько занятий с частным преподавателем. К остальным экзаменам я, как и подавляющее большинство абитуриентов, готовился самостоятельно. Тогда не было принято прибегать к помощи репетиторов. По общим вопросам физической географии я штудировал учебник С.В. Калесника для педвузов, что оказалось очень полезным при сдаче экзамена. В итоге я набрал 22 очка, что оказалось полупроходным баллом. Не знаю, по каким критериям, но я попал в ту половину, которую приняли на факультет. И это несмотря на то, что у меня был «дефект» – я не состоял в рядах комсомола, что среди абитуриентов, поступающих сразу после школы, было большой редкостью. Всего зачислили на факультет 97 человек, причем количество девушек и ребят оказалось примерно одинаковым. Около 20% принятых составляли демобилизованные фронтовики преимущественно в возрасте 22-26 лет.

Геофак занимал тогда весьма скромное помещение: верхний этаж небольшого 4-этажного здания в глубине университетского двора на Моховой улице. Три нижних этажа принадлежали геолого-почвенному факультету (так он назывался до переезда в Новое высотное здание в 1953 г., когда почвенное отделение присоединили к биологическому ф-ту). В подвале располагался общий для обоих факультетов туалет, так что нам на переменках приходилось пробегать вниз и вверх 4 этажа (что, наверное, было полезно для здоровья). В этом же подвале находилась комната, так называемая фотолаборатория, где бывший фронтовик, студент 4-го курса Борис Беклешов помогал желающим первокурсникам реализовать существовавший в то время (и многие годы спустя) лозунг: «тот не географ, кто не фотограф».

Читальный зал факультета (одна небольшая комната) находился на первом этаже левого крыла главного (самого старого) здания МГУ с входом с ул. Герцена (Бол. Никитской). Там же помещался Институт географии МГУ (НИИГ), который был ликвидирован при переезде в Новое здание, а его научные кадры были распределены по кафедрам. НИИГ занимал одну довольно обширную комнату. В ней же стоял шкаф с этикеткой «Кафедра гидрологии» (отдельного помещения у кафедры не было). Говорили, что кафедре принадлежит один стол в этой комнате, но никаких опознавательных знаков на нем не было. Рядом располагалась маленькая аудитория, где проводились занятия по гидрологическим дисциплинам.

Студенты пользовались также читальным залом, расположенном в центре главного здания. Столики уютно стояли по периферии полукруглого зала, отделенной от центральной части легкими колоннами. Этот зал изначально был создан в качестве актового. Нами по прямому назначению он использовался лишь один раз – здесь состоялся выпускной вечер с торжественным вручением дипломов, банкетом и танцами.

Самым же популярным местом на факультете была лестничная площадка между 3-м и 4-м этажами. Она называлась «комсомольской», поскольку здесь стоял столик, за которым на переменах иногда сидел дежурный член комсомольского бюро. Здесь же висела факультетская стенгазета «На одной шестой» (получившая в Новом здании название «Наши горизонты»), размещалась информация учебной части, назначались частные встречи друг с другом, проводились собрания «местного значения» и т.д.

Общие факультетские собрания проводились в так называемой «Коммунистической аудитории», расположенной в корпусе по левую сторону от ул. Герцена. На той же стороне находился и клуб МГУ, где проходили смотры художественной самодеятельности и праздничные вечера (в настоящее время на этой площади восстановлена церковь Св. Татьяны, которая находилась здесь до Октябрьской революции).

Сейчас, придя на 4-й этаж нашего бывшего корпуса, я с трудом мог себе представить, как мы могли там поместиться (в настоящее время весь этот корпус вместе с помещениями в других местах занят факультетом психологии). Несмотря на скудность помещений геофака преподавательские силы здесь были собраны весьма значительные. В том числе здесь работали авторы школьных учебников того времени: Н.Н.Баранский («Экономическая география СССР») и И.А.Витвер («Экономическая география капиталистических стран»). В школе они представлялись нам какими-то мифическими существами, а оказались вполне реальными людьми. Кроме того на факультете трудились и другие крупные ученые, в частности, геоморфолог И.С. Щукин, палеогеограф К.К. Марков, климатолог Б.П.Алисов, картограф К.А.Салищев, геоботаник В.Н. Сукачев и т.д. Но кроме Баранского никого из них мне не довелось слушать, поскольку лекции они читали на более старших курсах, когда студенты разделились по специальностям, а для гидрологов (именно эту специальность я выбрал для себя) лекции по геоморфологии, метеорологии, физической географии СССР читались отдельно другими преподавателями или вообще не читались, например, по физической и экономической географии мира.

Самым любимым лектором на 1-м курсе был профессор Борис Павлович Орлов (позже мы узнали, что он является вице-президентом созданной в те годы Академии педагогических наук). Б.П. читал нам «Введение в физическую географию с основами астрономии». Главную часть этого предмета составляла история географических открытий, т.е. сама по себе тема увлекательная и ее изложение было блестящим. Уже своим внешним видом Б.П. воплощал наше представление о профессоре – довольно тучная фигура, окладистая борода, лысина, очки, глаза с шутливым прищуром. Во время лекций для передышки студентов он любил включать различные юмористические истории. Слушать его было одно удовольствие. При переходе из других зданий, где у нас проводились занятия (физика, химия), некоторые студенты (в том числе и автор этих строк) бежали бегом, чтобы занять места поближе к лектору (впрочем, после сидения в аудитории пробежаться само по себе было приятно).

«Рейтинг» (как сейчас бы сказали) Б.П. еще более повысился в моих глазах, когда я увидел его на смотре художественной самодеятельности факультета, который в этом отношении в то время был одним из лучших в университете. Б.П. выступал с собственным устным рассказом о том, как он в революционную эпоху проводил урок в школе. Университетское конкурсное жюри отметило его выступление высшей оценкой. Б.П. принимал участие и на спортивном поприще, выступая в составе шахматной команды факультета, причем на первой доске. В это время команду мех.-мата возглавлял его сын. Говорят, игры между ними проходили в домашних условиях и всегда заканчивались вничью.

На 2-м курсе Б.П. читал лекции по общей гидрологии (для всех студентов кроме гидрологов), но такой популярностью, как на 1 курсе, уже не пользовался. Я с Б.П. тесно общался после окончания геофака, будучи сотрудником кафедры гидрологии, и общение это было очень приятным. Тогда же я узнал, что в самый критический для Москвы военный период в 1941-42 гг. Б.П. исполнял обязанности ректора не эвакуированной части университета, нередко ночевал в здании МГУ и во время налетов был среди дружинников, призванных бороться с пожарами от зажигательных бомб.

Во втором семестре «звездой первой величины» был Николай Николаевич Баранский, известный как участник Таммерфорской конференции РСДРП в 1905 г. Нам он читал лекции по курсу «Введение в экономическую географию». Внешне Н.Н. олицетворял сибирского богатыря с пышной седой шевелюрой и усами. Читал своеобразно, стоя с закрытыми глазами. Отдельные его высказывания отличались выразительностью и нередко резкостью. Научный сотрудник НИИГа Ю.К.Ефремов (в Новом здании МГУ зав. отделом Музея землеведения), известный своими стихотворными характеристиками сотрудников факультета и остроумными эпиграммами, в поздравлении Баранского с юбилеем написал, в частности, такие слова:

И хочется пролепетать, -

Пусть не смутит Вас лесть невинная, -

Все царственное Вам подстать:

И львиный рык, и грива львиная.

Сибирский богатырский торс…

Цыц тявкать, моськи, мелочь куцая!

Такого видел Таммерфорс!

Таких ваяла революция!

Мои однокурсники-экономикогеографы говорили, что при выборе ими специальности Н.Н. высказался так: «Если вы выберите экономическую географию зарубежных стран, то вы сможете много читать и потом писать об этих странах, но никогда не сможете их увидеть. Если вы выберете экономгеографию СССР, вы сможете много увидеть и узнать о своей стране, но никогда не сможете написать об этом». (Довольно смелое высказывание для тех лет, но Баранский мог себе это позволить).

Оба семестра 1-го курса лекции по геодезии читал зав. кафедрой геодезии и картографии Петр Васильевич Дензин. Читал он монотонно, а содержание лекций, посвященных методике исследований по предмету, пока еще очень туманному для студентов, было скучновато. Лишь впоследствии на преддипломной практике я оценил важность этого предмета. А пока что про него ходила такая эпиграмма:

Как воду «сонный льет грузин»,

Читает лекции Дензин.

(Выражение «сонный льет грузин» было заимствовано откуда-то).

По физике и химии мы ходили слушать лекции и выполнять лабораторные работы на соответствующие факультеты, находившиеся во дворе позади основного здания.

Большой объем учебных часов, как и в последующие годы советской власти, выделялся для общественных дисциплин. У меня создалось впечатление, что больше всего времени в своих домашних занятиях мы тратили на подготовку к семинарам по этим дисциплинам. На первых двух курсах преподавались «Основы марксизма-ленинизма». Лекции читала Зоя Петровна Игумнова (кстати сказать, супруга тогдашнего зам. министра иностранных дел). Делала это она, вероятно, как положено, при этом не вызывая у нас большого интереса. Сильнее всего она запомнилась мне своей непосредственностью. Однажды во время лекции у нее расстегнулась резинка, держащая чулок. З.П., не прекращая чтения, приподняла юбку (весьма высоко) и спокойно пристегнула чулок.

Забегая вперед, скажу, что со значительно большим интересом многие студенты слушали лекции из этого цикла на 4-м курсе. Предмет назывался «Исторический материализм». Лекции читал Даниил Исаакович Кошелевский. Его даже приходили послушать студенты других курсов. Особенно близко я общался с Д.И., уже будучи аспирантом, а он вел семинары по философии. Мы активно участвовали в обсуждении различных вопросов и чувствовали себя весьма свободными в высказываниях (а ведь еще был жив тов. Сталин). По одному из вопросов я оказался на позиции, чуждой марксизму-ленинизму. Д.И. отметил мои «заблуждения», но в мягкой, я бы сказал дружеской форме. Вообще он отличался редкой доброжелательностью к нам, что проявилось и при сдаче нами кандидатского экзамена по философии.

С 1-го по 4-й курсы один день в неделю выделялся для военной подготовки (6 учебных часов). Мужчин готовили для службы в пехоте, женщин – по медицинской линии. От занятий были освобождены офицеры-фронтовики, а также некоторые студенты, не пригодные по каким-либо причинам к военной службе. Мужчин следующего за нами курса стали готовить для артиллерии, а женщин на 2-м курсе вообще освободили от военных занятий, и у них образовался дополнительный выходной. Обучали нас в основном полковники (полагаю, что в отставке или в «запасе»). Особенно запомнился один из них, который отличался исключительной витиеватостью речи. Дословно помню его реакцию на неудачный ответ студента: «Своим ответом Вы привели меня из вертикального положения в горизонтальное, спустили штаны и высекли по энному месту».

Деканом географического ф-та был Константин Константинович Марков, будущий академик. Одновременно он заведовал кафедрой общей физической географии; несколько позже к этому названию было добавлено «и палеогеографии» (впоследствии на базе этой кафедры была создана существующая в настоящее время кафедра рационального природопользования). За все годы обучения я с деканом практически не общался. Даже при вручении дипломов об окончании университета я лишился такой возможности, т.к. «дипломы с отличием», каковой я заслужил, вручал ректор МГУ И.Г.Петровский.

На 1-м курсе по линии географического кружка мы познакомились с доцентами (будущими профессорами) ландшафтоведом Николаем Адольфовичем Солнцевым и гляциологом Георгием Казимировичем Тушинским, которые в воскресные дни вывозили нас на подмосковные экскурсии. С Солнцевым во время учебы я больше практически не общался. Здесь приведу стих, который посвятил ему упомянутый выше Ю.К.Ефремов:

Личность очень милая:

Вышел как живой –

С солнечной фамилией,

С лунной головой.

А с Тушинским я встретился раньше, т.к. именно ему сдавал вступительный экзамен по географии. На 2-м курсе он читал нам лекции по общей физической географии (позже этот предмет стал называться «землеведение»). На факультете Г.К. был главным по технике безопасности. Весьма колоритный человек, автор афоризма: «не бывает плохой погоды, бывает плохая одежда». Он даже выведен в одной из повестей популярного в свое время писателя В. Санина. На одном из вечеров встречи выпускников геофака Ю.К.Ефремов прочитал такую эпиграмму:

Гаснет даже пожар исполинский,

Даже звезды кончают светить…,

Но когда петушится ТУШИНСКИЙ,

Нету силы его потушить.

Первую сессию я сдал на все пятерки, и во 2-м семестре стал получать повышенную (на 25%) стипендию. И в дальнейшем я только на двух сессиях получал четверки, хотя не могу сказать, что в течение учебных семестров занимался очень прилежно. Но к экзаменам готовился упорно, прихватывая на младших курсах и ночные часы. Шпаргалки готовил, но практически не пользовался ими. Лишь в день экзамена утром прочитывал их все. В отличие от экзаменов на зачеты шел не всегда достаточно подготовленным, но как-то проносило. На 4-м курсе я удостоился стипендии им. Миклухо-Маклая, а на 5-м – Сталинской. До сих пор не пойму, за какие заслуги мне ее дали. На такую стипендию (600 руб.) с учетом снизившихся цен на продукты в ту пору можно было прожить без посторонней помощи (обычная стипендия на 5-м курсе составляла 400 с лишним руб.).

Первые зимние каникулы запомнились замечательной поездкой на Кольский полуостров, которую организовали легендарные в те годы фронтовики-старшекурсники Борис Беклешов и Костя Тихоцкий (будущий доцент кафедры гидрологии). В ней участвовали студенты от 1-го до 5-го курсов. Деньги на поездку пришлось просить у родителей, но это была небольшая сумма, т.к. основная часть расходов прошла за счет факультета (уж не знаю, по какой статье они были проведены). Первая остановка была в Ленинграде. На геофаке Ленинградского университета состоялась встреча с тогдашним президентом Всесоюзного географического общества Львом Семеновичем Бергом. Для начинающих географов само Общество и тем более его президент были понятиями почти мифологическими. Днем посетили Эрмитаж, вечером смотрели в Мариинке балет «Жизель», а ночь провели на столах в аудитории геофака, подстелив под себя собственную одежду.

Утром наша группа в количестве примерно 25 человек направилась в Мурманск. На станции Полярный круг участников, впервые пересекающих эту параллель (а такими были почти все), старшие товарищи хватали за руки и за ноги и бросали в снежный сугроб (такова якобы традиция). В Мурманске наибольшее впечатление произвело посещение траулера, где моряки накормили нас жареной треской. Это было так вкусно, что я до сих пор ее вспоминаю. Моря практически не увидали, т.к. город стоит на берегу длинного узкого залива. Ночевали в гостинице в двух больших номерах, причем для экономии спали по двое в кровати (как о таком могли договориться наши организаторы, не представляю).

Из Мурманска мы переехали на существующую и поныне учебно-научную базу геофака МГУ вблизи г. Кировска. Отсюда мы совершили экскурсии на мрачный и сырой медно-никелевый рудник, в светлые и сухие штольни в апатито-нифелиновой горе, пешком поднялись к метеостанции на вершине горы Юкспор. Все было очень интересно.

При возвращении в Москву мы должны были пересесть на станции Апатиты из местного поезда Кировск – Апатиты на скорый Мурманск – Москва. Но едва не опоздали из-за задержки местного поезда. Однако приехавший в Апатиты заранее на лыжах Тихоцкий сумел задержать на несколько минут скорый поезд (!). Пересадку с одного поезда на другой мы произвели молниеносно, рассредоточившись по нескольким вагонам. И уж во время движения собрались в нужном вагоне.

В Москву приехали утром первого дня занятий. Я, поев наскоро дома, один из немногих приехал на факультет ко второй паре. Но на упомянутой ранее лестничной площадке был перехвачен кем-то из сотрудников учебной части. В итоге получил выговор за опоздание. А те, кто в этот день вообще не явились на занятия (и таких было большинство), обошлись без наказания.

На 2-м курсе аналогичная зимняя поездка с теми же руководителями состоялась на Урал. И так же, как из предыдущей, ее участники привезли массу восторженных впечатлений. Я же в это время вместе со старшим братом (аспирантом мех-мата) и двумя его коллегами участвовал в лыжном походе от Осташкова до Валдая.

Завершался 1-й курс полевыми практиками. Сначала шла 5-дневная геологическая практика с маршрутами по Нескучному саду, Ленинским (ныне Воробьевым) горам и другим недалеким местам. До сих пор запомнился «пьяный лес» на склонах долины Москвы-реки и обнажения темных юрских глин, из-за которых впоследствии пришлось принимать меры для устранения опасности сползания Нового здания МГУ в сторону реки. Практику проводили молодые сотрудники геологического ф-та.

За геологической последовала месячная геодезическая практика в пос. Красновидово в верховьях Москвы-реки. От Можайска до Красновидова наши вещи довезли на машине, а мы сами прошли пешком (16 км). Расположились в двухэтажном так называемом «белом корпусе». Кормили нас для того времени вполне прилично в отличие от студентов предшествующих лет, когда еще существовали продовольственные карточки. Преобладающее блюдо в тогдашнем их меню даже нашло отражение в песне студента Володи Максаковского «Прощальная красновидовская» (1947 г.). В ней есть такие слова:

Прощайте же девушки наши,

Сегодня при свете луны

И в вас и в овсяную кашу

Мы все, как один, влюблены.

Основное содержание практики, как и во многие последующие годы, составляла мензульная съемка участка. Один день целиком посвящался прополке совхозных полей от сурепки.

По вечерам ходили гулять в прославленную Березовую рощу, а на ступенях часовни, стоявшей на обрыве над Москвой-рекой, пели песни. В самой часовне иногда показывали так называемые «трофейные фильмы», вывезенные из побежденной Германии (на больших московских экранах их не показывали). После создания в 1959 г. Можайского водохранилища большая часть рощи и место, где стояла часовня, оказались под водой.

После красновидовской практики мы две недели отработали на стройке в районе ж.-д. станции Рабочий Поселок, где выполняли мелкие подсобные работы на территории, предназначенной (как нам сказали) для возведения поселка строителей Нового здания МГУ. Это был самый начальный этап грандиозного строительства. Использовали нас крайне неэффективно, что нашло отражение в оплате нашего труда – по три с лишним рубля. Этого как раз хватило для компенсации наших затрат на проезд к месту работы на электричке.

И вот, наконец, наступило время самой увлекательной практики. Называлась она общегеографической и продолжалась без малого месяц. А в отношении ее места у нас был выбор: Кавказ или Хибины. Я, как и большинство других студентов, выбрал Кавказ. Мы прошли от станицы Каменномостская (южнее г. Майкопа) через Белореченский перевал (высота ок. 1800 м) до Черного моря у пос. Дагомыс (севернее г. Сочи). Руководила практикой преподавательница кафедры общей физической географии И.А.Орлова. Пока двигались по колесной дороге, наши рюкзаки (в основном с продуктами) и палатки перебрасывали на какой-нибудь подвернувшейся местной машине, а сами налегке шли пешком. В самой «верхней» части маршрута несли мешки на своих плечах, благо они к тому времени заметно полегчали. Пищу каждая бригада (по 5-6 человек) готовила на своем костре. От перевала мы еще поднимались к небольшому леднику на г. Фишт (высотой ок. 3 тыс. м). В целом от похода получил неизгладимое впечатление. Считаю, что для нашего развития как географов было очень важно своими глазами (и ногами) прочувствовать смену природных поясов от степного до альпийского. А море просто потрясло. Почти все увидели его впервые. Современным студентам трудно понять наши чувства, поскольку большинство из них еще до студенческой поры успели покупаться в море и побывать в разных экзотических местах.

На 2-м курсе студенты распределились по различным кафедрам. Наибольшее число студентов направилось на кафедры экономгеографии СССР и геоморфологии. Я же выбрал кафедру гидрологии.

На 2-м курсе самой известной личностью для нас был зав. кафедрой геоморфологии, проф. Иван Семенович Щукин. С одной стороны, И.С. был крупнейшим ученым (на мой взгляд, самым крупным среди геоморфологов нашей страны; до последних лет моей работы на факультете для получения информации по общим вопросам геоморфологии я прежде всего обращался к его выдающемуся трехтомному труду «Общая геоморфология»). С другой стороны, с его именем связано много всяких анекдотических историй, о которых я знаю со слов моих однокурсников, поскольку сам его лекции не слушал, т.к. гидрологам курс геоморфологии читался отдельно. Уже внешний вид Щукина был необычен. Еще в молодые годы, работая в экспедиции, он упал с лошади и повредил себе позвоночник. В результате спина осталась сильно изогнутой, а шея совсем не просматривалась. Щеки были необычно красными. Лекции И.С. читал очень монотонно, сидя за столом. Однажды он заснул на собственной лекции. Все студенты потихоньку вышли из аудитории, и он проснулся в полном одиночестве. Студенты, естественно, получили нагоняй от учебной части, но по-моему, лишь многие годы спустя поняли, что они поступили слишком жестоко по отношению к такому заслуженному пожилому человеку. В другой раз И.С., заканчивая лекцию, обнаружил, что она была предназначена для студентов другого курса. Несмотря на физические недостатки И.С. дожил до 100 лет, сохраняя трудоспособность. В частности, за несколько лет до смерти составил замечательный «Четырехъязычный энциклопедический словарь терминов по физической географии».

Из специальных предметов на 2-м курсе мы слушали «гидрометрию». Лекции читал и проводил практические занятия ст. преподаватель Василий Дмитриевич Быков (в дальнейшем профессор, зав. кафедрой гидрологии).

После 2-го курса мы снова приехали в Красновидово для прохождения практик по отдельным предметам (по 6 дней на каждую). С тех пор к перечню практик прибавилась только ландшафтная, а геологическая практика 1-го курса вошла в геоморфологическую с увеличением продолжительности последней.

На этот раз нас разместили в палатках, что стало в дальнейшем традицией. Поначалу (это было в первых числах июня) мерзли ужасно, поскольку температура ночью о для прохождения практик по отдельным предметам (по 6 дней на каждую). С тех пор к перечню практик прибавилась только ландшафтная, а геологическая практика 1-го курса вошла в геоморфологическую с увеличением продолжительности последней.пускалась ниже нуля. И даже выданные вторые одеяла (как и первые – байковые) мало помогали. У некоторых «счастливцев» оказалось по два матраса. Так они под одним спали, а другим накрывались. Через неделю ночи потеплели, но во второй половине практики полили дожди. Кругом возникла сырость и грязь, при которых у многих обычная обувь не выдерживала. Нуждающимся выдали американские военные ботинки, так называемые «студебекеры». Все они отличались большими размерами, и на миниатюрных девушках выглядели очень комично. А на Москве-реке начался паводок. Выше по реке вода прорвала мельничные плотины (были в то время такие). В результате Москва-река в районе практики, в обычных условиях тихая на плесах и с глубиной по колено на броде, превратилась в глубокий стремительный поток и оставалась такой еще несколько дней при наступившей хорошей погоде. В этой ситуации один из первокурсников для проведения мензульной съемки на противоположной стороне реки решил переплыть ее вместе с рейкой. Но пловец он оказался плохой, течение его подхватило и он стал тонуть. По счастью, я с двумя однокурсниками случайно оказался в этом месте на резиновой лодке, предназначавшейся для гидрологической практики. Благодаря этому все обошлось благополучно. А у первокурсников площадь мензульной съемки сократили на ¾.

Период перед дождями запомнился обилием земляники, особенно во время прохождения почвенной практики, которую вел наш лектор Н.Н.Розов. Как он потом сам признался, он пытался провести нас мимо земляничных полян, но в одном месте мы все же наткнулись на такую. Сдвинуть нас с этого места не представилось возможным. Поняв это, преподаватель махнул рукой и стал собирать землянику вместе с нами.

В целом все красновидовские практики, в том числе и те, которые оказались без земляничного десерта, оставили очень хорошее впечатление. После этого студенты разлетелись по своим специальным практикам. Только картографы для своей практики остались на прежнем месте. Геоморфологи уехали в Бахчисарай, физико-географы на Урал, североведы куда-то на север, экономико-географов как СССР, так и зарубежных стран, вывезли в ЦЧО. В последующие годы «зарубежники» выезжали в Закарпатье (все же поближе к зарубежным странам).

Гидрологи (9 студентов, в том числе и автор этих строк) обосновались на Оке вблизи д. Пущино (города тогда еще не существовало). Практику вел В.Д.Быков. Мы поставили две палатки (мужскую и женскую). Выданные нам наматрасники набили соломой, взятой с ближайшего поля (о раскладушках тогда и не мечтали). В.Д. спал в одной палатке со студентами. По вечерам, когда мы все уже лежали на своих «матрасах», В.Д. частенько рассказывал всякие занимательные истории из своей жизни. С особым интересом мы слушали рассказы о его романтических похождениях в молодые годы.

На 3-м курсе у гидрологов основными спецпредметами были «озероведение» и «гидрология рек». Лекции читали соответственно С.Д.Муравейский и Б.А.Аполлов.

Профессор Сергей Дмитриевич Муравейский – основатель кафедры гидрологии (1944 г.) и первый ее заведующий, ученый с широким научным кругозором (гидробиолог, географ, озеровед), человек с интересной биогорафией – активный участник Гражданской войны, начальник Политуправления Туркестанского фронта, инициатор создания Среднеазиатского коммунистического университета в Ташкенте и первый его ректор, член Госплана СССР и т.д. Лекции читал увлеченно с нередкими отступлениями. Порою казалось, что к излагаемым положениям он пришел прямо во время лекции и торопился донести их до слушателей. Иногда в течение целого часа С.Д. проводил с нами беседы на политические, а также другие не гидрологические темы. Я так и не знаю, было ли это партийное поручение или его собственная инициатива; во всяком случае слушали мы его с интересом. На провинившихся студентов С.Д. мог и накричать, но был отходчив и зла потом не держал. Однажды мы всей группой опоздали на час на его лекцию (пошли в кино в случайно образовавшееся «окно», но не рассчитали время). Когда мы появились, он сильно расшумелся, сказал, что никогда нам этого не простит; но на самом деле простил и впоследствии нам об этом не напоминал. Мы очень сожалели, когда наше общение с С.Д. по окончании первого семестра внезапно оборвалось. Он решил воспользоваться зимними каникулами, чтобы сделать давно требующуюся операцию, которая неожиданно кончилась летальным исходом.

Борис Александрович Аполлов был широко известен в гидрологических кругах. Он занимался исследованием формирования стока рек и их устьев, являлся автором первого в нашей стране (а возможно, и в мире) учебного пособия по гидрологическим прогнозам (1945 г.), автором предложения по созданию дамбы, отделяющей северный Каспий от остальной части моря, что было актуально в связи с интенсивным понижением его уровня, и т.д. Многие студенты кафедры проходили производственную практику в экспедициях под непосредственным руководством Б.А. и потом очень тепло отзывались о нем, а также рассказывали массу юмористических случаев, связанных с ним. Сам Б.А. отличался благожелательным отношением как к студентам, так и к своим коллегам.

Не могу не рассказать еще об одном профессоре, который читал нам лекции на 3-м курсе по предмету «океанология». Это контр-адмирал Николай Николаевич Зубов, который однажды рассказал, что он, будучи мичманом, участвовал в Цусимском сражении 1905 г., где получил ранение, и осколок снаряда так и остался на всю жизнь в его теле. «Таким образом – заключил он - меня можно считать живым музейным экспонатом». Внешний вид Н.Н. и манеры отличались аристократичностью. Курил он папиросы, которые сам набивал табаком «Золотое руно» в смеси с каким-то другим ароматным сортом. Это был единственный случай, когда папиросный дым был для меня приятен. Выходя из аудитории на перерыв, Н.Н. клал на стол пачку «Казбека», который в то время был доступен далеко не всем, и произносил: «Закуривайте, студенты». Хотя регулярно курящим у нас был только один студент, в возникшей ситуации закуривали все ребята (девушки в нашей группе не курили ни в каких ситуациях, да и на всем курсе было только 4 курящих студентки).

После 3-го курса студенты направились на производственные практики. Я искал самый экзотический район и нашел – северо-восток Якутии с полюсом холода северного полушария Оймяконом. Меня и еще трех студентов факультета зачислили в экспедицию проектного института Желдорпроект - меня и моего однокурсника на должность техника, а двоих четверокурсников - старшими техниками. Мой оклад составлял 700 руб., что уже было немало, а по прибытию в экспедицию начал действовать тройной коэффициент. Так что я почувствовал себя богачом. Центр экспедиции находился в Якутске. Туда мы ехали сначала 6 дней на поезде до станции Бол. Невер, а затем 1280 км на грузовике по Амуро-Якутской магистрали. Далее мои коллеги-студенты были направлены на работу сравнительно недалеко от Якутска, а меня, наверное, как самого молодого, направили самолетом в Оймякон. Оттуда начался мой маршрут по одному из вариантов участка проектируемой железной дороги Якутск - Магадан. Продолжался он 3 месяца в условиях горной лесотундры по полному бездорожью и безлюдью, если не считать лагеря в начале пути и обглоданных останков, которые, судя по сохранившимся ботинкам, были ранее заключенным. Наш отряд состоял из 7 человек, не считая якута-каюра, сопровождающего караван из нескольких вьючных лошадей, которые несли в основном продовольствие, а также рацию. Шли мы по карте масштаба 1:1 000 000, по которой было трудно ориентироваться на местности. Основным же ориентиром служили реки, вдоль которых проектировалась железная дорога и соответственно пролегал наш маршрут: Индигирка – ее приток Эльги – приток Алдана Томпо. В мою обязанность входило описание водотоков, которые находились на пути проектируемой трассы. Когда мы прошли больше половины пути, у нас кончились продукты. Их нам сбросили с самолета, но его пришлось ждать две недели, из которых в первую мы питались по очень урезанным нормам, а во вторую – вообще почти не питались. Правда, голодная смерть нам не грозила, т.к. у нас были лошади, которые в эти дни паслись на речной пойме и в отличие от нас питались очень хорошо. Наконец, нам разрешили по рации забить одну из них, но как раз в этот день прилетел самолет, и лошадь была спасена. И все же самым неприятным воспоминанием за весь наш поход была не эта голодовка, а несметное количество комаров, которые терзали нас до начала августа.

Запланированный маршрут мы закончили в райцентре Томпо, пройдя более 400 км. Отсюда транспортная связь с Якутском осуществлялась летом на верховых лошадях, зимой на оленьих упряжках. Нам было велено ждать самолета для возвращения в Якутск. Проходила неделя за неделей, а он не прилетал. Наступил период, когда лошадиная связь прекратилась, а оленья еще не наступила. Стали ждать установления снежного покрова. Наконец, в 20-х числах октября мы тронулись в путь на оленьих нартах (а в Москве 15-го уже начались занятия моего курса). Ночевали в якутской избе, специально построенной для путников. Оленей, пасшихся ночью поблизости, начали собирать еще затемно. И тут Всевышний наградил меня за все перенесенные трудности – я увидел северное сияние. По яркости красок и динамичности это было что-то совершенно фантастическое. Предполагаю, что такие сияния вообще бывают очень редко. К концу второго дня добрались до пос. Крест-Хальджай на р. Алдан, проехав ок. 150 км. По реке шел густой ледоход, и переправиться на противоположный берег не было возможности. Пришлось ждать несколько дней, пока льдины остановятся и в достаточной степени смерзнутся. Дальнейший участок (80 км) проделали в санях «на лошадиной тяге». Достигли райцентра Ытык-Кель, стоявшего на автодороге. Но она оказалась нерасчищенной. В поселке был маленький аэродром, и через некоторое время сюда прилетел двухместный самолет нашей организации. Он забрал начальника отряда и еще одного сотрудника. Остальным ничего не светило, и мы пошли пешком до пункта, от которого до Якутска реально ездили автомашины. Шли три дня, из них два дня при температуре ниже 50 градусов. Правда, от холода мы особенно не страдали, т.к. светило солнце и был полный штиль, но следили за появлением белых пятен на лицах друг друга, чтобы во время принять необходимые меры. Последние 150 км благополучно преодолели на машине и в конце ноября мы прибыли в Якутск. Около недели у меня ушло на сдачу материалов главному гидрологу экспедиции. В Москву вылетел самолетом, который из-за непогоды застрял в Свердловске. Окончательно потеряв веру в этот вид транспорта, я пересел в поезд и 5 декабря (!) ступил на московскую землю, т.е. ровно через полгода, как покинул ее.

Я так много уделил места описанию своего путешествия, чтобы показать, в каких условиях мог оказаться в то время студент на производственной практике. Конечно, мой случай по ее продолжительности был уникальным, но трудности и опасности возникали и у других студентов. К сожаленью, как в наше время, так и в последующие годы были случаи гибели студентов и сотрудников факультета в экспедициях. Правда, мой курс сия чаша миновала.

Прежде чем рассказать о своих перипетиях по возвращении на факультет, я должен познакомить читателя с заведующим кафедрой гидрологии проф. Близняком Евгением Варфоломеевичем, который сменил на этом посту С.Д.Муравейского. Е.В. являлся крупной фигурой как по своим внешним габаритам, так и по значению в гидрологическом мире нашей страны. Еще до Октябрьской революции он получил медаль Географического общества России за проведенные им исследования Енисея. Говорили, что во Временном правительстве он был министром водного транспорта. После Октябрьской революции был участником разработки плана ГОЭРЛО. Внес заметный вклад в методику водных исследований и подготовку гидрологов в нашей стране. По отношению к студентам Е.В. был весьма грозен. В одном из новогодних выпусков стенной газеты факультета на него (как и на ряд других преподавателей) был сделан шарж с подписью: «Я тот, чей взор надежду губит». В то же время К.Г.Тихоцкий рассказывал мне, как Е.В. однажды поставил одной из студенток двойку и тем самым лишил ее стипендии. Узнав, что она живет в общежитии и находится в трудном материальном положении, он из своей зарплаты выделил деньги, которые ей ежемесячно передавались через профком под видом материальной помощи.

У гидрологов Е.В. читал лекции в первом семестре 4-го курса по предмету «Водные исследования». И как раз пред его очами предстал я, когда чтение лекций уже приближалось к концу. Первая его реакция: «Оставить Скорнякова на второй год». Потом меня к экзаменам все же допустили, но по своему предмету Е.В. «гонял» меня нещадно. Однако я был готов к этому и успешно выдержал испытание. В дальнейшем я под руководством Е.В. писал дипломную работу, а затем и диссертацию. Иногда он разносил меня жестоко (на мой взгляд, не всегда справедливо) но я чувствовал, что он делает это не от злости, а для порядка, с целью воспитания.

Во втором семестре Е.В. не расстался с нами, и в его исполнении мы слушали лекции по «Гидрографии СССР». Кстати сказать, он вместе с В.Д.Быковым и еще одним специалистом был автором соответствующего учебника (изданного в 1945 г.), который однако попал в категорию «для служебного пользования», и нам его не выдавали.

После 4-го курса студенты вновь разъехались по производственным (преддипломным) практикам. Однако мужчины, обучавшиеся на военной кафедре, должны были пройти 20-дневные военные сборы. «Служивых» оказалось около 20 человек. Нас отправили в воинскую часть в районе г. Гороховец во Владимирской обл. и сформировали из нас стрелковый взвод. Выдали нам солдатскую форму (б/у) и начали обучать военному ремеслу: мы совершали марш-броски, рыли в песке «ячейки» для укрытия от воображаемого врага, ходили в атаку и т.д. На учения и в столовую маршировали строем, как положено, с песнями (я оказался запевалой), которые иногда были не совсем приличными. Такие песни командиры разрешали нам петь только вдали от лагеря. В итоге наше обучение было оценено положительно и в Москве нам было присвоено звание младших лейтенантов.

Местом производственной практики на этот раз я выбрал Верхний Енисей, куда поехал в качестве техника Новосибирского отделения института «Гипроречтранс». Начал с того, что в Красноярске по материалам местного управления водных путей составил записку о Большом пороге – главном препятствии в организации судоходства на Верхнем Енисее. Потом с комиссией по оценке условий судоходства на Верхнем Енисее проплыл на плоту от Кызыла до Минусинска, делая необходимые записи по маршруту и кое-какие измерения. Затем участвовал в наблюдениях за экспериментальной проводкой самоходной баржи через Большой порог и закончил практику в Туве в составе отряда по гидрографической съемке перекатов Енисея. Самым острым ощущением на этой практике было прохождение на плоту через Большой порог. В целом же она мне показалась курортом, по сравнению с предыдущей практикой. К занятиям на факультете на этот раз я приступил вовремя.

В первом семестре 5-го курса нам читали лекции только три раза в неделю. Остальные дни и весь второй семестр предназначались для написания дипломной работы, которая у меня, естественно, была посвящена Енисею. Из учебных предметов мне запомнился «Сталинский план преобразования природы СССР». Возникновение такого предмета было связано с тем, что в начале 50-х гг. был обнародован грандиозный план создания каскада крупных водохранилищ с мощными гидроэлектростанциями на Волге, Доне и Днепре, сооружения оросительных и судоходного каналов, посадки на огромной площади полезащитных лесных полос и т.д. План действительно был впечатляющим. Цель лекционного курса, как я это понял, изложить студентам природно-экономическое обоснование плана и ожидаемые воздействия его осуществления на природу. Чтение курса было поручено зав. кафедрой экономической географии СССР Юлиану Глебовичу Саушкину. На мой взгляд, он прекрасно справился с поставленной задачей, привлекая к чтению отдельных лекций ведущих специалистов различных кафедр. Например, из гидрологов в этом деле участвовал Б.А.Аполлов. Вообще Ю.Г. был яркой личностью как по профессиональным достоинствам, так и по внешнему виду. Он очень быстро реагировал на всякие постановления партии и правительства и интерпретировал их применительно к географии. Впервые я увидел его на каком-то факультетском собрании развлекательного плана. А Ю.Г. неожиданно выступил на тему, как писать рефераты. Сначала это показалось неуместным (хотя тема для нас была тогда весьма актуальной), но Ю.Г. говорил так увлекательно, так четко и лаконично, что его выступление можно было отнести к категории художественных (и притом очень полезных). Стихотворение Ю.К.Ефремова, посвященное Саушкину, начинается такими словами:

Кто с бальмонтовской бородкой,

В речи прыткий, с виду кроткий,

Ловок, смел и языкат,

Как заправский адвокат?

Хочу сказать еще о двух преподавателях, которых я видел только издалека, но в памяти моей они отложились. Это профессор И.А.Витвер и академик В.Н. Сукачев.

Иван Александрович Витвер заведовал кафедрой экономической географии зарубежных стран. Внешне он имел сдержанный благородно-аристократический вид, что, по отзывам учившихся у него студентов, соответствовало его характеру. Вообще я слышал только самые положительные отзывы о нем как ученом и самые теплые – как о человеке. Ю.К.Ефремов в приветствии Витвера с юбилеем сказал такие слова:

Обнять ли жизни Вашей повесть?

Не Ваш девиз «преуспевать».

Вы не старались побеждать.

Но Вы – наш ум и наша совесть.

С Владимиром Николаевичем Сукачевым я непосредственно не общался, но много слышал о нем в связи с проводимой в описываемые годы борьбой в биологии с «лженаучной» теорией наследственности («вейсманизмом-морганизмом»), как не соответствующей диалектическому материализму. Применительно к сельскому хозяйству эту борьбу возглавлял Т.Д.Лысенко. Из-за неопределенности в этих вопросах мои однокурсники-геоботаники иногда попадали в затруднительное положение при сдаче соответствующих экзаменов

Заметным явлением в научной жизни страны в те годы, которое не обошло и географию, была так называемая «борьба с космополитизмом» и стремление установить приоритет России во всех отраслях. Возник даже такой анекдот на эту тему:

- В Германии вышла фундаментальная монография «Слоны», положившая начало новой отрасли зоологии - «слоноведение». Вклад СССР в эту науку выразился тремя брошюрами: «Слоноведение и марксизм-ленинизм», «Ломоносов – основоположник слоноведения» и «Россия – родина слонов».

Преподаватели, естественно, должны были проводить соответствующую линию в учебных курсах.

Заканчивая «учебную» тему, хочу сказать, что большим затруднением в учебном процессе являлось отсутствие по ряду предметов подходящих учебников. Во время войны их не издавали, вероятно и не писали. Довоенные либо устарели, либо были физически утрачены, новые еще только готовились. Лекции со слуха не всегда усваивались, а некоторые пропускались иногда по уважительным причинам, иногда без таковых.

Сдав выпускные экзамены, я готов был ехать в любую точку страны и даже, чтобы не скучно было вдали от родного дома, на 5-м курсе «обзавелся» женой. Тогда еще не было той ситуации, когда, уехав из Москвы (если не в «районы крайнего севера»), теряешь прописку, а вместе с ней и право вернуться обратно. Однако на распределении неожиданно для себя получил предложение сдавать экзамены в аспирантуру. Это была большая честь. И я, конечно, согласился. Оказалось, что такой же чести удостоилась и моя одногруппница Л.К.Малик, а для кафедры гидрологии суши было выделено только одно место в аспирантуру. Так мы при самых дружеских отношениях оказались соперниками. Хотя кафедра из нас двоих выбрала Малик, ректорат решил вопрос в мою пользу. Как мне говорили, главную роль в этом решении сыграл мой мужской пол, поскольку с несколькими предыдущих аспирантами женского пола на факультете получился «прокол». Ну а Малик, по рекомендации Е.В., поступила в аспирантуру при Секции по научной разработке проблем водного хозяйства АН СССР, членом которой состоял Близняк.

Из студентов – моих современников прежде всего хочется отметить Бориса Беклешова, учившегося тремя курсами старше меня, а по жизни он был старше на 10 лет. Он пришел на факультет после тяжелого ранения в ногу. Говорили, что первые два курса он ходил с костылями. К моменту моего поступления он сменил их на палочку, но требовалась регулярная перевязка ноги. Это осуществлялось и во время описанной выше поездки на Кольский п-ов. О Борисе журналисткой Л.Р.Кабо была написана и издана в 1963 г. книга «Повесть о Борисе Беклешове (Географ, краевед, педагог)». К сожаленью, в библиотеках МГУ не сохранилось ни одного ее экземпляра. Педагогический талант у Бориса был удивительный. Вокруг него постоянно роились студенты-младшекурсники, а также и еще более молодые ребята из Школы юнг, которую организовал Борис и которая существовала многие годы и после него. Борис сам был романтиком и прививал «юнгам» и студентам, поступившим на геофак, дух романтизма в нашей специальности. Ким Лосев, будучи юнгой (ставший впоследствии известным географом), написал прекрасное стихотворение, передающее этот дух. Вот фрагмент из него:

Корабль наш вдаль всегда плывет

Под парусом – мечтой,

И ветер – мысль его ведет

Через простор морской.

Песню на слова Лосева и музыку Дунаевского из фильма «15-летний капитан» распевали как юнги, так и студенты.

Когда я поступил на факультет, Беклешов был секретарем бюро комсомола, в котором он собрал самых активных и самых способных студентов, в основном бывших фронтовиков, которые дали ощутимый импульс в развитие общественной жизни на факультете. Своих сподвижников по бюро, а также и «рядовых» студентов Борис нередко приглашал к себе домой (он жил с мамой – изготовительницей кукол для театра Образцова). Однажды и я участвовал в посиделках на кухне его квартиры, где велись разговоры на самые разные темы. Однако не всем из руководства факультета нравился стиль работы Бориса с молодежью, и даже появился насмешливый термин «беклешовщина». После окончания учебы Борис некоторое время работал начальником Географической станции в Красновидове, которую студенты использовали в качестве базы во время учебных практик, агитпоходов, лыжных сборов и др. Как говорили, из-за конфликта с деканом Борису пришлось расстаться с родным факультетом. Из жизни он ушел очень рано (в 37 лет) в результате онкологической болезни.

Другой очень популярной личностью среди студентов был Юра Симонов, который учился на следующем за Беклешовым курсе. Он также пришел на факультет после фронта, но без видимых ранений. Поражал Юра своей разносторонностью. Он был известен как поэт (автор поэмы «Мое поколение Октябрю», военных и лирических стихотворений, географических песен, исполняемых на известные мотивы), как комсомольский организатор (ближайший помощник Беклешова по комсомольскому бюро), как активный участник смотров художественной самодеятельности и агитпоходов (читал стихи, пел и плясал), как один из ведущих членов факультетских команд по баскетболу и волейболу. А если сюда прибавить еще и привлекательную внешность, то будет понятно, какой успех он имел у девушек. Удивительно, как все это он умудрялся сочетать с учебой. О том, что она была успешной, говорит тот факт, что он, будучи еще студентом, проводил на нашем курсе учебную практику по геоморфологии в Красновидове, а впоследствии стал профессором факультета. И сейчас Юрий Гаврилович не утратил работоспособности и прекрасно выглядит для своего весьма солидного возраста.

Не могу не упомянуть еще одного студента-фронтовика, однокурсника Симонова, Володю Максаковского, также известного своими поэтическими произведениями и особенно прославившегося благодаря написанными им «Маршу географов» (часто называемому «Гимном географов») и поэме «Поступающему на Геофак», строки из которой использованы в качестве эпиграфа к данному произведению. После окончания нашего факультета Владимир Павлович защитил кандидатскую и докторскую диссертации, стал профессором и затем деканом геофака Пединститута им. Ленина.

Теперь хочу рассказать об общественной жизни студентов на факультете. И начну с того, как я стал комсомольцем. В школе я этого не сделал, потому что, с одной стороны, не видел там никакой общественной жизни, в частности, комсомольской. С другой стороны, так получилось, что ни в одной школе я не учился более двух лет. В МГУ же у меня глаза разбежались от богатого выбора внеучебных занятий: спорт, художественная самодеятельность, фотокружок, агитпоходы. И я все это пытался охватить. А вот в первый агитационный выезд меня не взяли, поскольку я не был комсомольцем. Правда, в последующие стали брать несмотря на мою «беспартийность». В остальные виды деятельности я «внедрился» беспрепятственно и проявлял себя там довольно активно. В итоге на 3-м курсе произошел такой казус. Лыжная команда факультета собиралась выехать на сбор в Красновидово. Тогда даже в кратковременных коллективах полагалось иметь комсорга. На собрание, где, в частности, выбирали комсорга, я опоздал, а когда появился, мне сообщили, что выбрали именно меня. Тут я понял, что я уже созрел для вступления в комсомол. Мне было уже 20 лет, и нашлись недоброжелатели, которые сочли, что я это сделал из карьерных соображений.

Вернусь снова к агитпоходам, которые в те годы представляли собой важный элемент общественной жизни студентов и совершались в сельские населенные пункты Московской области или более отдаленных районов. В программу обычно включалось проведение бесед на политические или экономические темы (как правило, это поручалось кому-либо из старшекурсников) и художественная самодеятельность. Местные жители охотно приходили на такое мероприятие, поскольку профессиональные лекторы и артисты к ним не приезжали, а телевизоров тогда и в городах-то в помине не было. Такая практика продолжалась и в последующие годы, когда на факультете возникали более или менее постоянные агитбригады, причем их художественный уровень был несравненно выше, чем в мои студенческие годы.

Агитационная работа на самом факультете протекала в двух основных направлениях. Это участие в предвыборных компаниях и в подготовке празднования 70-летнего юбилея Сталина в 1949 г. К этой работе привлекались как комсомольцы, так и «неорганизованные» студенты. Перед выборами наиболее распространенной была форма работы студентов в качестве «агитатора», в обязанности которого входило посещение квартир избирателей с целью проверки их списков и проведения бесед, указанных парткомом. В день выборов агитатор должен был находиться на избирательном участке и не мог его покинуть, пока не проголосует последний избиратель «вверенного» ему участка. Как правило, избиратели благожелательно относились к посещению агитаторов (а может быть, как к неизбежному злу) и положительно откликались на просьбу не задерживаться долго с приходом на избирательный участок. Для характеристики наших избирателей опишу случай, который произошел в бытность мою аспирантом. Я оказался членом участковой избирательной комиссии. В день выборов мне было поручено ходить с урной к больным или немощным избирателям. В частности, я пришел к одной больной женщине средних лет, как оказалось, в момент приступа ее болезни и ожидания приезда «скорой помощи». Было видно, что она испытывает сильную боль. Я было попятился, чтобы уйти, но она слабым голосом сказала, что хочет проголосовать. Взяла протянутый мною бюллетень, с трудом сделала нужную отметку в нем и сунула в урну. Не знаю, осталась ли она тогда жива, но свой «гражданский долг» выполнила. Еще я посетил квартиру тогдашнего члена Президиума ЦК КПСС М.Г.Первухина в правительственном доме на ул. Грановского (ныне Романов пер.). Там я вручил бюллетень его матери (а может быть, теще). Никаких признаков ее немощи я не заметил. От проходной до квартиры и обратно меня сопровождал майор с револьвером на боку. На моем участке должны были голосовать также главные люди страны Г.М.Маленков и Н.С.Хрущев. Первый не явился, а второй выполнил свой долг под сверкание «юпитеров».

Перед юбилеем И.В.Сталина агитаторы ходили по квартирам и рассказывали жителям, какой он хороший, зачитывали текст приветственного адреса «от имени трудящихся» и давали соответствующий лист для подписи. Никто не отказывался.

Еще помню, как наш факультетский хор ездил в детдом, в котором содержались дети младшего школьного возраста, лишившиеся во время войны родителей. Мы участвовали в так называемом праздничном концерте. На детей было грустно смотреть – худые и бледные. Тем не менее в конце по принятому ритуалу они проскандировали: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство». Прозвучало это кощунственно, и вспоминать до сих пор стыдно.

А для университета праздничный концерт был устроен в консерватории. На сцене выступил своnbsp;дный хор, включающий уже тогда знаменитый университетский хор и три факультетских хора, в том числе и наш. Всего около 250 человек. Пение сопровождал университетский оркестр, тоже весьма многочисленный. Исполняли, естественно, «Кантату о Сталине», а также хор «Славься…» из «Ивана Сусанина». Нужно сказать, что кантата звучала красиво, и мы ее разучивали на репетициях даже с большим удовольствием, чем хор из оперы. А перед знакомыми я потом хвастался, что впервые побывал в консерватории не как слушатель, а как исполнитель.

К Сталину, по-моему, большинство студентов относилось двояко. С одной стороны, проходя на демонстрации мимо мавзолея, мы испытывали восторг, видя вождя. С другой стороны, со смехом пересказывали друг другу анекдоты о нем. Например, популярным был такой:

- Почему заменили гимн СССР? Дело было так. На одном из совещаний должны были встретиться Сталин, Черчилль и Рузвельт. Утром двое последних пришли в комнату заседания, а Сталина нет. Через некоторое время решили узнать, в чем дело. Заходят в резиденцию Сталина, а он спит. Рузвельт спрашивает: «Как бы нам его разбудить?». Черчилль предлагает: «Давай запоем гимн Советского Союза». И они запели: «Вставай, проклятьем заклейменный…». Сталин вскочил с постели и в тот же день приказал заменить гимн.

Мы как-то не задумывались над тем, что за такой анекдот было очень просто попасть в «места не столь отдаленные». Боязни не было, а информаторы («стукачи») наверняка были. Много лет спустя даже назывались конкретные фамилии. То ли их «вычислили», то ли узнали на основании каких-то документов. Мне оба варианта не кажутся достоверными. Во всяком случае те, кто были, работали «недобросовестно», т.к. за все время моего обучения я не знаю случаев, чтобы кто-то пострадал по политическим мотивам. Другое дело «еврейский вопрос». Мне кажется, что при моем поступлении на факультет (1947 г.) и в процессе учебы никакой дискриминации в отношении евреев не было, а вот при поступлении в аспирантуру (1952 г.) она четко проявилась.

Наверное, студенты, семьи которых вплотную испытали сталинские репрессии, определенно негативно относись к нему, но, по понятным причинам, не говорили об этом. Смерть Сталина я не воспринял как трагедию, но беспокойная мысль о том, как же мы будем жить дальше, возникала.

Еще хочу рассказать о праздничных демонстрациях, которые ежегодно происходили 1 мая и 7 ноября. Первая из них осталась в памяти как нечто лучезарное. Сейчас мне кажется, что в этот день всегда была солнечная погода, в воздухе чувствовался дурманящий запах распускающейся листвы на тополях, из репродукторов лилась праздничная музыка, впереди ждала встреча с друзьями и подругами и, как следствие всего этого, возникала мысль: как прекрасно жить на Земле. Не мог я понять людей, обычно более старшего возраста, которые относились к демонстрациям, как к обременительной «обязаловке». После прохождения по Красной площади часть студентов-географов продолжала движение колонной по набережной до Крымского моста, от которого поворачивала на Садовое кольцо в сторону площади Маяковского, постепенно «теряя» участников шествия. И, конечно, во время всего пути звучали любимые географами песни.

В противоположность этому ноябрьская демонстрация ассоциируется в памяти с холодной и слякотной погодой. Метеорологические неприятности еще более усугублялись, если доставалось нести какой-нибудь транспарант (в мае это затмевалось многочисленными положительными эмоциями). Но и в этих неблагоприятных условиях мы не теряли бодрости. И нас согревала мысль, что вечером мы снова соберемся в узком кругу и отметим этот праздник в более благоприятной обстановке. Ощущение того, что это действительно праздник, нас не покидало. И по инерции я в небольшой компании продолжал отмечать его до недавних пор, когда уже не стало «кворума».

А теперь от общегосударственных праздников перехожу к художественной самодеятельности на факультете. Она в те годы процветала и тоже ассоциировалась с праздниками. В университете ежегодно проводились межфакультетские конкурсы («смотры») в присутствии университетского жюри, которое оценивало отдельные номера и выступление факультета в целом. В мои студенческие годы наш факультет оказывался впереди всех или делил первое место с биологами или геологами. Поскольку в оценках жюри учитывался не только художественный уровень, но и массовость номеров, то наибольшее количество баллов приносили наши хоровой, драматический и танцевальный коллективы.

Хор географов, созданный в конце 1948 г., слыл в те годы лучшим среди других факультетских. Это, в частности, нашло выражение в том, что он стал участником межвузовского смотра, проходившего в Колонном зале Дома Союзов. (Я, к моему глубокому сожаленью, в данном выступлении хора не участвовал, т.к. в это время скитался в снегах Якутии). Вначале число участников хора составляло 25 человек, а потом разрослось до 70. Среди первых были Б. Беклешов, а также ныне работающие на факультете профессор Г.И.Рычагов, доктор наук В.Г. Перов (возможно, и еще кто-то). На одном из смотров геофак представил литературно-музыкальную композицию «Орденоносный комсомол» с участием хора, танцевального кружка и чтецов-декламаторов. Такого на других факультетах в те годы вообще не случалось. Хочу еще сказать, что на репетиции хора я приходил, как на встречу друзей, а не только потому, что хотелось попеть. Такая вот дружеская атмосфера царила тогда в нашем коллективе. Иногда и после репетиции мы не сразу расходились в разные стороны, а шли вместе к метро и продолжали распевать песни (почему-то никакие стражи порядка нам не препятствовали). Проходя мимо посольства США, которое находилось между территорией МГУ и гостиницей «Националь», мы «включали» политические песни типа «Сталин и Мао слушают нас…».

В конце 40-х гг. в МГУ существовал хор испанских студенток, состоящий из повзрослевших детей, приехавших в 1936 г. в СССР после поражения республиканцев в гражданской войне в Испании. Т.к. в этом хоре были в основном географини, то на смотрах он выступал за «команду» геофака. Красиво пели девушки.

Очень мне нравился наш драматический кружок. Мысленно вижу его блистательных исполнителей, а фамилии запомнились лишь немногих. Из тех, которых помню, выделил бы Сашу Столярова, поступившего на геофак в 1950 г. Высшим же достижением в сценической жизни факультета считаю так называемую «Эпопеозу», созданную в начале 70-х годов.

Славился наш факультет и декламаторами. Из них самыми-самыми считались Володя Николаев (ныне профессор факультета) и Алексей Ионин, учившиеся на два курса передо мной. Прекрасно читал свою поэму «Поступающему на Геофак» Володя Максаковский. Я бы добавил к этому перечню свою однокурсницу Нину Егорову, которая бесподобно читала рассказы М.Горького, но как-то оставалась в тени.

В смотрах, как правило, принимали участие и преподаватели. Кроме упомянутого выше Б.П.Орлова регулярно с игрой на рояле выступал проф. Н. А.Гвоздецкий, эпизодически с пением под гитару (возможно, под балалайку) – доц. А.В.Гедымин.

Программа факультетского смотра формировалась из предшествовавших ему курсовых смотров. По имеющейся статистике в обоих этапах участвовало до 80% всех студентов (!). Не знаю, насколько достоверны эти данные, но то, что участие в самодеятельности было массовым, не вызывает сомнения.

В отношении спорта успехи геофака были не столь значительными, но все же как мужская, так и женская команды неплохо выглядели в баскетбольных турнирах. У мужчин в баскетболе выделялся Юра Цыцарин (впоследствии доцент кафедры гидрологии), который выступал и за сборную команду МГУ. Хорошими игроками были доцент Савва Михайлович Херсонский, студент-испанец Арменгол, Юра Симонов. У женщин и в баскетболе, и в волейболе лидером была Люся Иванова, поступившая на факультет в 1948 г.

Чемпионами МГУ по бегу на коньках становились Женя Епифанова и Олег Петров (прием 1949 г.). Последний столь же успешно проявил себя и в велогонках.

Хорошо выступала наша шахматная команда, в составе которой были Б.П.Орлов, молодые (по отношению ко мне) студенты Сергей Горбунов (ныне профессор факультета), Андрей Берлин и др. Лучшим шашистом МГУ был старшекурсник (позже сотрудник кафедры геоморфологии) Саша Дрябезгов.

Сильные лыжники пришли на факультет в 1948-53 гг. (причем все стали студентами кафедры геоморфологии): Вадим Болдырев, Сергей Пиотровский, Тамара Русанова, Саша Свиточ (ныне профессор кафедры РПП). В отдельные годы они становились призерами или даже чемпионами университетских соревнований. Моим лучшим достижением, причем «семейным», была победа на лыжном сборе университета в Красновидове в 1953 г., где присутствовало 70 мужчин и 50 женщин. А среди женщин первой оказалась моя жена. Если учесть, что и второе место заняла представительница нашего факультета, то было очевидно полное превосходство географов. Однако, если учесть, что в Красновидове отсутствовала сборная команда университета (25 лыжников и 15 лыжниц, в том числе и географов), то мы оказались «молодцами среди овец».

Легкая атлетика не наш вид спорта, потому что старшекурсники приступали к занятиям, когда межфакультетские соревнования уже прошли. Да и тренироваться летом из-за участия в экспедициях некогда. Правда, иногда после школы приходят уже «готовые» спортсмены и на первых курсах успешно выступают на соревнованиях. Такими были, например, чемпионки университета бегунья Зоя Лежнева, поступившая на факультет в 1949 г. и прыгунья Нина Варакина (1952 г.). В 1949 г. первое место заняла наша женская команда в «малой шведской эстафете» (400х300х200х100 м). Нужно сказать, что за время моего обучения спортивный уровень легкой атлетики в университете сделал большой скачок. Так, в начале 3-го курса я, пробежав практически без тренировки дистанцию 400 м, попал в десятку лучших и принес факультету значительное количество очков. Будучи аспирантом, я пробежал эту дистанцию с тем же временем, но оно оказалось хуже границы, дающей хоть какие-нибудь очки.

Конец моих студенческих лет совпал с историческим периодом в жизни Московского университета – его переездом из старого здания в новое. Это был именно период, а не момент, т.к. еще в течение довольно долгого времени после введения в строй Нового здания (точнее зданий) часть факультетов оставалась в прежних строениях. Недавно я в очередной раз зашел на старую территорию МГУ, постоял перед бывшим зданием геофака и подумал, какое счастье, когда человек в конце своей жизни может себе сказать:

- Я не ошибся дверью.

Апрель 2011 г.

ФОТОГРАФИИ к эссе В.А.Скорнякова "Геофак в первые послевоенные годы"

В.А.Скорняков на пенсии. 2003 г.

Первокурсник В.Скорняков. 1948 г.

В.Скорняков на 5-м курсе. 1952 г.

Профессор Б.П.Орлов Член-кор. АН СССР Н.Н.Баранский

Г.К.Тушинский со студентами 1-го курса на экскурсии в Коломенском (1948 г.)

Фронтовик Б.Втюрин в окружении однокурсниц (1948 г. )

Студенты геофака МГУ на встрече с президентом Географического общества Л.С. Бергом в Ленинграде. 1948 г.

Общегеографическая практика студентов 2-го курса. Кавказ. Белореченский перевал. 1948 г.

Общегеографическая практика студентов 2-го курса. Кавказ. Ледник у подножья г.Фишт. 1948 г.

Общегеографическая практика. Кавказ. У края ледника.

Экскурсия студентов на Урал. 1949 г. У поезда Москва – Пермь : 1-й справа - Б.Беклешов, 4-й - К.Тихоцкий; 2-й слева - А.Капица

Экскурсия студентов на Урал. 1949 г. Ильменский заповедник. Поездка за продуктами.

Профессор И.С. Щукин Профессор Ю.Г. Саушкин

Профессор И.А. Витвер Профессор Н.Н.Зубов

На занятиях гидрологического кружка. 1949 г. Второй справа- доц. В.Д.Быков, второй слева -асп. Г.В.Цыцарин.

Учебная практика в Красновидове на 2-м курсе, 1949 г. Палаточный лагерь.

Красновидово. Часовня, где студенты смотрели «трофейные» кинофильмы, а поздним вечером на ее ступенях пели песни.

Красновидово. Брод через Москва-реку ниже часовни.

Учебная практика в Красновидове. Политинформация перед выходом в маршруты.

Красновидово, 1949 г. Практику по геоморфологии проводит студент 4-го курса Ю.Симонов.

Красновидово, 1949 г. Специальная геодезическая практика у студентов-картографов.

Специальная гидрологическая практика на Оке. 1949 г. В лодке- В.Д.Быков, на берегу слева - В.Скорняков.

Гидрологическая практика на Оке. В обеденный перерыв. На втором плане В.Д.Быков.

Преподаватели и аспиранты кафедры гидрологии (1947 г.) Сидят: 3-й слева - проф.Е.В.Близняк, 4-й - зав. кафедрой проф. С.Д.Муравейский, 5-й - проф. Б.В.Поляков; стоят: 3-й справа - ст.преп. В.Д.Быков, 4-й - проф. И.В.Самойлов

Профессор Б.А.Аполлов

Производственная практика В.А.Скорнякова (крайний слева) после 3-го курса в Якутии. Пос.Томпо. Конец маршрута. Октябрь, 1950 г.

Преддипломная практика на Енисее, 1951 г. Комиссия Гипроречтранса проплыла на плоту от Кызыла до Минусинска (585 км). Сидит второй слева - В.Скорняков.